(Продолжение. Начало см. "Зеркало" от 30 мая, 6, 13, 20, 26 июня, 4, 11, 18, 25 июля, 1, 8, 15, 22, 29 августа, 5, 12, 19, 26 сентября, 3 и 10 октября 2009 г.)
ЧЕХОВ И ОСТРОВСКИЙ
Драматургия Островского словно огромный тяжелый камень, который тянет тебя на дно, грозя утопить.
Драматургия Чехова словно спасательный трос, который удерживает тебя на поверхности воды, не давая утонуть.
И это несмотря на то, что чеховская драматургия в основном есть выражение тоски, скучной жизни, удушающего бытия и метущейся душевной муки.
Чехов - это до сих пор не раскрытая художественно-эстетическая тайна.
СМЯТЕНИЕ МОНТЕККИ И КАПУЛЕТТИ
Вчера вечером - 20 апреля 1981 года - всегда внимательный к себе, предельно аккуратный, одевающийся с изысканным вкусом, боящийся смерти и всегда чуткий к проблемам заболевших людей, решающий их вопросы, связанные с поиском лекарств, хорошего врача и приличной больницы, щедрый на доброту незабвенный, дорогой моему сердцу Имран Касумов (1) после тяжелой и продолжительной болезни отошел в мир иной, и мы с Аразом (2) пошли к ним и до полуночи просидели в доме, полном скорби.
Еще один человек, которого я знал с детских лет и с которым последние шесть лет бок о бок проработал в Союзе писателей, превратился в воспоминание...
Сегодня в филармонии состоялась гражданская панихида, попрощаться с ним пришли очень много людей; после полагающихся церемоний Имран Касумов был погребен рядом с Расулом Рзой, ушедшим из жизни ровно двадцать дней назад...
На кладбище - Аллее почетного захоронения, этом национальном Пантеоне выдающихся людей республики, по какой-то неуловимой ассоциации мне вспомнился Шекспир, и перед внутренним, так сказать, взором предстала необычная картина.
Невнятная вражда Монтекки и Капулетти губит Ромео и Джульетту; страшное горе приводит обе семьи в глубокое смятение. Чтобы хоть как-то облегчить тяжесть горя и обрести утешение, Монтекки собирается поставить на могиле дочери вчерашнего врага "надгробие из золота", а Капулетти решают поставить рядом с могилой памятник "бесценному сыну своему Ромео". Этими актами обе семьи надеются успокоить бунтующую совесть...
Мне почудилось, что я присутствую при исполнении задуманного Монтекки и Капулетти, а юные их дети (Ромео и Джульетта) словно луч света сияют над головами родителей (Монтекки и Капулетти), и им совершенно безразличны все их слова, попытки найти утешение, муки совести, родительское горе и прочее, прочее, прочее. Они заняты тем, что освещают весь мир светом любви, которая и превратила их в сияющий луч.
Сейчас четвертый час ночи, но это видение все еще пульсирует перед глазами.
Почему? - не знаю.
Почему именно Ромео и Джульетта? Почему именно вражда Монтекки и Капулетти? - и этого не знаю...
"КАЛИГУЛА" ПОВЕСТВУЕТ О ХХ ВЕКЕ
"Исторический роман"... "Производственная драматургия"... "Деревенская проза"... "Городская литература"...
И т.д. и т.п.
Что может быть условней и бессмысленней подобного разделения литературы?
Предмет литературы - человек, его природный нрав.
В своих "современных романах и повестях", то есть в произведениях, описывающих людей, живущих в современном мире - ХХ веке (роман "Чума" или повести "Чужой", "Падение"), Камю исследует природный нрав человека; возможности большого таланта, масштаб личности самого писателя уводят его в глубины человеческого характера, порой природа человека пытается спутать его, сбить с пути, но и сами эти "плутания" свидетельствуют о бездонности, противоречивости и, в сущности, непостижимости природы человека.
В этом смысле для меня не имеет абсолютно никакого значения, живут ли "современные герои" Камю (Мерсо или Рамбер, или Панлю...) в одно время со мной, до меня или будут жить после меня.
По этой причине заглавный герой пьесы "Калигула" для меня более "современный герой", чем герои "производственных" и прочих псевдосовременных пьес.
В моей личной классификации "Калигула" - один из безусловных шедевров драматургии (и литературы!) ХХ века.
В финале пьесы Калигула перед своей гибелью хватает деревянный табурет и разбивает им свое отражение в зеркале. При этом он исторгает вопль, идущий из самых темных глубин его натуры: "Обернись к истории, Калигула, к истории!"
К истории - значит, к нашей современности, к ХХ веку.
ГЕРОИ КОБО АБЕ
В.Гривнин пишет: "Кобо Абе поставил себе задачу раскрыть и показать конфликт между человеком и враждебным ему буржуазным миром, темой большинства его произведений является отображение именно этого конфликта" (3).
Более примитивного подхода трудно себе представить!
Герои прозы Кобо Абе (особенно в романе "Женщина в песках" и пьесе "Охота на рабов") ищут себя в жизни, при этом им совершенно безразлично, в каком мире они живут - в "буржуазном" ли, "социалистическом" ли, в монархическом ли государстве или демократической республике.
Духовные поиски и нравственные проблемы героев Абе стоят выше всевозможных общественно-политических формаций, и всякая попытка "привязать" их чувство неприкаянности в этом мире, их нравственные метания к вульгарной социологии неизбежно приводят к обеднению, примитивизации внутреннего мира героев.
Безусловно, герои Абе мечутся в клетках, но бесспорно и то, что железные решетки этой клетки соорудило не общество, неважно, буржуазное или какое-нибудь иное.
Решетки - это суровое художественное выражение чувства бессмысленности существования вообще, и такова ведущая тема произведений Кобо Абе.
МОЖЕТ ЛИ ДАНТЕ БЫТЬ ГВАТЕМАЛЬСКИМ ПОЭТОМ?
В газете "За рубежом" в номере 47 за 1965 год прочел статью Чела Йоханссона о Мигеле Астуриасе.
В частности, Йоханссон пишет, что "некий французский писатель назвал Астуриаса гватемальским Данте", и выражает свое отношение к подобной оценке: "...возможно, он (анонимный французский писатель - Э.) прав".
Сравнение в корне неверное.
И вовсе не потому, что Астуриас не достоин его.
В том смысле, что масштаб творческого наследия Данте, его роль и место в контексте общечеловеческой мысли и художественно-эстетического самовыражения таковы, что некорректно даже из самых лучших побуждений "провинциализировать" гения.
Он ни при каких раскладах не может быть гватемальским или, скажем, японским Данте.
В той же мере, в какой он не может быть только итальянским поэтом Данте.
Данте принадлежит всему человечеству.
Как Шекспир, Сервантес, Толстой...
ОДИН ЧЕЛОВЕК - ОН ОДНОВРЕМЕННО И МОЦАРТ, И САЛЬЕРИ
Для литературы нет неинтересных людей.
Моцарт, он, конечно же, обладатель интересного характера, однако и Сальери не менее, если не более, интересен своим сложным характером.
А вот мне интересен синтетический характер, вобравший в себя натуры и Моцарта, и Сальери.
Одна природа, один человек - он одновременно и Моцарт, и Сальери - вот бы описать такой характер!
СПОР ИХТИОЛОГОВ И СПРУТ ВИКТОРА ГЮГО
Ихтиологи до сих пор ведут жаркие споры на тему: "Существует ли в природе спрут, с которым в романе "Труженики моря" на протяжении трех глав ведет отчаянную борьбу и которого в конце концов одолевает рыбак Жильят? Нападают ли спруты на людей? Соответствуют ли зоологические особенности спрута тем, которые описал Гюго? И т.д. и т.п.".
Спор, на мой взгляд, беспочвенен.
Спрут Гюго не является предметом ихтиологии, потому что он не имеет никакого отношения к зоологии.
Этот спрут - образное выражение темных сторон натуры и всегда, не только в творчестве Гюго, а с самого возникновения художественного творчества до наших дней служил символом борьбы тьмы со светом (у Гюго с "жанвальжанством").
Этот спрут, скажем, в романе "Отверженные" персонифицируется в образе Тенардье, в "Соборе Парижской Богоматери" - он Клод Фроллодор.
А если обратиться к более ранним образам, он, этот спрут, идентифицируется с Яго или горбуном Ричардом.
ВНЕШНИЕ КРАСОТЫ ЗАТМЕВАЮТ СУЩНОСТЬ
В фольклорной поэзии каждое слово настолько неразрывно связано с чувством, и настолько каждое слово со всеми своими смысловыми нюансами прочно закреплено в своем эстетическом каноне, что другое слово никак не вставить в строку без заметного нарушения требований поэтического чувства.
Здесь слово играет роль самого тонкого, чуткого, невидимого глазом ключика к смысловому замку: ни один другой ключик не подойдет к этому замку, как ни старайся.
Поэтому в фольклоре не бывает неточных или фальшивых с художественно-эстетической точки зрения элементов и чужеродных вкраплений.
Правил без исключения не бывает: и здесь можно обнаружить мастерски закамуфлированные под фольклор, мягко выражаясь, подделки.
Один пример: в нашем фольклоре часто встречается сравнение груди и вообще тела возлюбленной, милой с белоснежной чистотой снега.
Купил арбуз немалый,
Разрезал: сочный, алый.
Увидел руки милой -
Как снег в ночи лежали. С одной стороны, к изобразительной стороне не придерешься: ярко, чувственно, визуально.
Но вот по сути своей - явно противоречиво.
Снег - холодный. В самом слове "гар" - "снег" ощущается озноб.
А руки милой (как и грудь, и все тело) - теплые как в плане физическом, так и чувственном.
В приведенном примере внешняя красота и изящество явно обманчивы, они искажают суть образа.
ПРОСПЕР МЕРИМЕ ЖИЛ И В XVI ВЕКЕ?
Есть два типа авторов исторических романов.
I. Авторы, приближающие историю к современности, рассматривающие историю с точки зрения современности.
II. Авторы, посещающие описываемый исторический период.
В романе "Времена правления Карла IX" Мериме отправляется во вторую половину XVI века, лично проживает ужасные исторические дни Франции, он воочию видит события Варфоломеевской ночи, сам становится подданным Карла IX, он одновременно и гугенот, и католик.
Это ощущение настолько сильно, что после прочтения романа абсолютно не воспринимаешь авторское предисловие: оно (с точки зрения XIX века - "современное предисловие"!) кажется несущественным.
ОТ "ЧАПАЕВА" ДО "СУДЬБЫ ЧЕЛОВЕКА"
В "Правде" снова хвалят роман "Чапаев", вознося его до небес...
Итак, в двадцатые годы на свет появился примитивный, но "партийный" роман (может "потому, что"? - примитивный потому, что партийный - так будет точнее...) и Система, начавшая после победы в гражданской войне акции по своему укреплению, объявила Дмитрия Фурманова - молодого политработника и писателя-любителя - живым классиком.
В России всегда было несметное количество "полуталантливых" писателей, в этом смысле начало двадцатых годов, по всей видимости, не исключение. Все дело в том, что герой (первый положительный герой советской литературы!), представленный читателю в сыром, торопливо написанном романе, совпал со стратегическими целями Системы в литературе и определил тем самым особую линию в конъюнктуре.
Приблизительно в то же время появились такие "партийные" романы, как "Железный поток" (А.Серафимович), "Люди с чистой совестью" (Р.Вершигора), "Как закалялась сталь" (Н.Островский), "На той стороне" (В.Кин), "Педагогическая поэма" (А.Макаренко) и с целым рядом других, менее культовых романов закрепили эту самую линию конъюнктуры, создав ее эстетическую (антиэстетическую?) систему.
"Эстетическая система" партийной литературы не предполагала такую составляющую, как "талант".
Нельзя безапелляционно заявлять, что вся эта химерическая структура состояла из бездарностей, отнюдь, просто "талант" в ней не был решающим фактором.
Подобно пауку, опутывающему клейкой паутиной свою жертву, попавшую в его сеть, "эстетическая система" опутывала талант своими догмами: такая участь постигла А.Фадеева с романом "Молодая гвардия" и Б.Полевого с романом "Повесть о настоящем человеке".
То же самое можно сказать и о "Судьбе человека" - эта повесть, отмеченная проблесками большого таланта, ничего, кроме орденов и медалей, Шолохову не прибавила. А вот "Тихий Дон", созданный вне паутины "эстетической системы", наряду с правительственными наградами принес Шолохову славу большого писателя.
МЕНАНДР - ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ МОЛЬЕР
Литературные аналогии, как правило, проводятся в соответствии с хронологией: предшественники используются в качестве примера для последователей. Обычно говорят: имярек - Бокаччо французской литературы ХХ века, или такой-то писатель есть Бальзак русской литературы ХХ века и т.д.
На I съезде советских писателей Максим Горький под явным наплывом "большевистских чувств" назвал дагестанского ашуга Сулеймана Стальского "Гомером ХХ века".
Сегодня утром я закончил читать комедии Менандра, и в голове моей возникла антихронологическая аналогия: Менандр - древнегреческий Мольер.
Мольеровское изящество, Мольеровская улыбка, Мольеровская естественность и легкость ситуации - две тысячи лет назад в античный период...
РЕЛИГИЯ И БОГ ИВАНА БУНИНА
Иван Бунин говорил, что для него в русской литературе есть три Божества: Пушкин, Толстой, Чехов.
В этом признании показательно слово "Божество".
Потому что сама литература для Бунина была не искусством, но вероисповеданием.
Его отношение к литературе сравнимо с отношением Папы Римского к христианству, а моджахеда - к исламу.
В этом смысле Бунин лишен свободы Толстого.
Начиная с "Отца Сергия" и "Хаджи Мурада" до "Войны и мира", включая "Анну Каренину" и "Воскресение" Толстой ищет себя.
Бунин же, начиная со своих рассказов и повестей (особенно нравятся мне "Игнат", "Ночной разговор", "Господин из Сан-Франциско", "Братья"...) и заканчивая романом "Жизнь Арсеньевых", - во всех своих произведениях занят реализацией своего вероисповедания.
ЛЕНИН И ТОЛСТОЙ
Все самое лучшее в Толстом - от "совести" до аскетизма, от "духа", "любви", "непротивления" до квиетизма - Владимир Ильич Ленин безоговорочно отрицал и черным по белому писал, что они наносят "самый глубокий вред".
Фарисейство советского литературоведения заключается еще и в том, что оно, не упоминая графоманского определения вождя, представляет Ленина гением, давшим Толстому высокую оценку.
Если толстовский дух, толстовская совесть, любовь, непротивление, одним словом, "толстовство" наносит "самый глубокий вред", то о какой такой высокой оценке может идти речь?
ТОЛСТОЙ И ЧЕХОВ
Мне кажется, что если бы в великой русской прозе XIX века не было бы Ивана Ильича - героя повести Толстого "Смерть Ивана Ильича", впоследствии не появились бы рассказы Чехова.
Рассказы, в которых живописано русское чиновничество.
На первый взгляд чиновники Чехова представляют собой последующую генерацию гоголевских чиновников.
Но это - на первый взгляд.
Даже схожесть чеховских чиновников с Хлестаковым в сравнении с их духовным родством с Иваном Ильичом - не более чем внешнее сходство.
Перевод с азербайджанского Вагифа Ибрагимоглу
Продолжение следует
-----------------------
1. Имран Касумов (1918-1981) - народный писатель, в те годы первый секретарь Союза писателей Азербайджана.
2. Араз Дадашзаде.
3. Кобо Абе. Пьесы, Москва, 1975, с.273.
|
