(Продолжение. Начало см. "Зеркало" от 30 мая, 6, 13, 20, 26 июня, 4, 11, 18, 25 июля, 1, 8, 15, 22, 29 августа, 5, 12, 19, 26 сентября, 3, 10, 17 и 24 октября 2009 г.)

ЕВРОПЕЙСКАЯ ДРАМАТУРГИЯ ПОСЛЕ ШЕКСПИРА

В моем представлении талант Шекспира, мощь Слова Шекспира и его влияние "оккупировали" всю последующую европейскую драматургию и надолго, вплоть до Ибсена, обрядили европейскую драматургию в "шекспировские одеяния".

И только талант Мольера, его Слово смогли сохранить свой "суверенитет"; скорее всего, потому, что Шекспир не был комедиографом в чистом, так сказать, виде, и талант Мольера получил возможность высказать в комедиях все то, что Шекспир не высказал в комедиях.

Второе исключение - Шиллер.

Гамлета подвигает к мести инфернальная Тень.

Карл Моор самостоятельно выбирает путь мести.

Герои Шекспира полностью общечеловечны.

Герои же Шиллера, если так можно выразиться, автономно общечеловечны, и это их качество уберегло Шиллера от вынужденного эпигонства, в котором пребывала европейская драматургия в постшекспировский период.

Прошло время, во всех - материальных и моральных - сферах бытия произошли неизбежные качественные изменения, и вот уже в драматургии Ибсена (чуть позже и Чехова!) находят художественное выражение качественно новые проблемы, избавляясь тем самым от магнетического влияния Шекспира.

Хочу уточнить эту мысль: магнит притягивает к себе только железо, в случае качественного изменения железа оно, естественно, не будет тяготеть к магниту.

Кардинальные изменения в жизни (бытии и быту, психологии и мировоззрении) посредством таланта Ибсена (и его гениальной интуиции!) изменили "состав" его драматургии.

В силу этого он смог вырваться за пределы сферы притяжения Шекспира.

ОСТАЛИСЬ МЫ БЕЗ АББАСА ЗАМАНОВА (1) ("Кочевник я, покину этот бренный мир...)

В последний раз я навестил Аббаса Заманова, когда он был прикован к постели и испытывал невыразимые муки; я вполголоса окликнул его, не надеясь, что он услышит, но мой старший друг невероятным усилием преодолел боль, пристально посмотрел на меня, и каким-то внутренним чувством я понял, что он узнал меня, глазами обратился ко мне, я почти физически услышал, как он произнес "Эльчин...", и было в этом обращении столько всего, что я на мгновение ощутил всю призрачность нашего существования в этом бренном мире. А потом Аббас Заманов снова словно бы погрузился в омут последних болей и страданий.

С того времени меня неотступно преследовала память этих страданий, я напряженно ожидал услышать печальное известие, и это ожидание связывало меня по рукам и ногам, подавляло и заставляло вздрагивать от каждого телефонного звонка, словно я знал, что услышу его именно по телефону.

А когда услышал и именно по телефону эту безжалостную в своей неопровержимости горестную весть, из памяти всплыли простые и безнадежные строки Ашуга Алы:

Кочевник я, покину этот бренный мир,

Пусть не печалится гора, не сетует равнина... Да, откочевал в мир иной Аббас Заманов, оставил наш бренный мир, с честью выполнив свою миссию, исполнив в полной мере свой человеческий... гражданский... просветительский долг.

Аббас Заманов был для меня человеком, принявшим эстафету нравственности, убежденности, мужества у достойных людей Азербайджана, начавших светлое служение народу в начале ХХ века; в самые тяжелые годы, презрев реальные опасности, он не выпускал из рук эту эстафетную палочку, оставаясь для нас примером для подражания, старшим другом - требовательным, внимательным, надежным.

Вспоминается поговорка, прошедшая испытание временем: "На вас надеялся я, горы! Но и на вас посыпал снег!" Имеется в виду, что и вершины гор может скрыть от глаз снежный покров, но вершины по имени Аббас Заманов эта поговорка не касается - она всегда была открыта взору всех, любящих культуру, литературу, искусство.

Он был живым мостом между прошлым и настоящим национальной интеллигенции, и как все-таки справедливо, что, уходя, он увидел, как взвился наш триколор - мечта, может быть, всей его жизни.

Аббас Заманов запомнился и как человек, постоянно обращающийся с просьбами, но лично я ни разу не слышал, чтобы он просил что-нибудь для себя.

Звонил телефон, в трубке раздавался неповторимый голос Аббаса Заманова: "Надо издать воспоминания Азиза... (2) Кто-то тормозит продвижение летописи Гулама (3), надо подумать, что мы можем сделать, как помочь... В Эрзурумский университет надо послать новые книги, поручи Акраму..." (4).

Беспокойным человеком был Аббас Заманов - из тех, о ком поэт сказал: "Покой нам только снится".

Для него служение литературе, пропаганда литературы, защита литературы означало служение народу, пропаганду народа, защиту народа.

Пройдут годы... До тех пор, пока будет жив последний человек, знающий Аббаса Заманова, будет жить и Аббас Заманов. Но и последующие годы не властны над памятью об Аббасе Заманове. До тех пор, пока в нашей культуре будут жить Мирза Джалил и Сабир, будут востребованы и научные труды Аббаса Заманова, посвященные творчеству этих великих художников.

Пройдут годы... И новые исследователи литературы, знакомясь с воспоминаниями Гамиды ханум о своем великом муже Джалиле Мамедкулизаде, читая о современниках Сабира, изучая особенности стиля и мировоззрения славных сотрудников сатирического журнала "Молла Насреддин", по достоинству оценят заслуги Аббаса Заманова, сохранившего это наследство для всех нас. Жаль только, что некий условный молодой ученый не услышит голос Аббаса Заманова, не посидит с ним лицом к лицу, не будет ему попутчиком, не посоветуется с ним.

Жаль, очень жаль...

ХЕМИНГУЭЙ И ФОЛКНЕР

(Сегодняшнее примечание. В 1982 году, собирая материал для задуманного романа "Махмуд и Марьям", я отправился в село Талыстан Исмаиллинского района, и предлагаемые заметки были сделаны на краях газеты "Идман" ("Спорт"), в которую, очевидно, что-то завернул или просто прихватил с собой...)

Сегодня утром в предрассветную пору - было без 10 минут 5 - в одиночестве и пешим ходом я вышел из неописуемо красивого села Талыстан и, взяв за ориентир Крепость Джаваншира (5), углубился в лес; сейчас уже 5 минут 9-го, и я, с непривычки измотанный столь долгим переходом, добрался-таки к оврагу у подножия Крепости, взмокший и усталый, сижу на берегу речушки Талыстан, перевожу дух и снизу вверх разглядываю полуразрушенные стены Крепости Джаваншира.

Было время - 60-е годы - каждое лето мы с отцом отправлялись в путешествие по горам Кавказа, и всякий раз, завидя из машины очередную крепость на вершине горы, отец бормотал одни и те же строки.

ArrayВот эти:

Крепости старинные высоко в горах

Память сохранили нам о дедах и отцах.

До сих пор не знаю, кому принадлежат эти строки...

Одно знаю точно: сил для пешего подъема на вершину у меня не осталось.

В лесу мне встречались дровосеки: восседая на тележках, запряженных осликами, они мурлыкали под нос песенки, не ведая о муках пешехода вроде меня. С одним из них мы сговорились за три рубля: он обещал вернуться и отвезти меня к Крепости Джаваншира.

В ожидании спасительной тележки с осликом я рассматриваю дикие цветы, усыпавшие все вокруг: кусты и деревца, еще не почерневшие алые гроздья ежевики и по непонятной (в мире, согласимся, много еще непонятного и непонятого!) ассоциации вспоминаю Хемингуэя в "связке" с Фолкнером.

Мирза Ибрагимов во всех своих выступлениях сравнивает литературу с цветником, используя его сравнение, Хемингуэя можно уподобить обустроенному парку - цветы здесь посажены аккуратно в ряд, кусты столь же аккуратно подстрижены, а деревья подрезаны и подпилены со знанием дела.

Фолкнер - тот же сад, но деревья в нем сохранили свою первозданную форму, цветы не ухожены, ничто здесь не подстрижено, и все растет так и там, как и где захочет.

Трудно сказать, какой из этих парков привлекательней.

Дело вкуса.

ПОБЕГ ТОЛСТОГО

В Ясной Поляне прошла встреча потомков Толстого, проживающих ныне в разных странах мира.

Когда-то Толстой, заскочив в поезд N12, убежал от Софьи Андреевны и вообще из Ясной Поляны.

Читаю в газете имена потомков Толстого, съехавшихся в Ясную Поляну: Мария Сарандинаки (США), София Лопухина (Канада), Филлипо Альбертини (Италия), Николай Толстой (Россия), Татьяна Пенкарт (США), Петр Толстой (Россия), Николай Толстой (Швеция) и т.д. и т.д. и т.д.

Всматриваюсь в их лица на фотографии, и мне кажется, что в эту минуту Толстой тем же поездом N12 убегает от своих многочисленных внуков и правнуков из разных стран...

О ШУКШИНЕ

Не прошло и месяца со дня кончины Шукшина, а я уже совсем с другим чувством - печалью, скорбью и какой-то растерянностью - читаю его рассказы, опубликованные в 9-м номере журнала "Наш современник".

Я не знаю в современной русской литературе писателя более русского, чем Василий Шукшин.

Он русский в большей степени, чем Белов, Распутин и Солоухин, он настолько русский, что это в чем-то умаляет его, привязывает к региональным ценностям.

УЖ НЕ ИТАЛЬЯНЕЦ ЛИ ДЖОРДЖ ЭЛЛИОТ?

"Ромола" кому-то может понравиться, а кому-то - нет. Это, конечно же, не шедевр, но назвать этот роман бездарным тоже нельзя.

Лично для меня этот масштабный роман знаменателен одной особенностью: если бы я не знал автора, ни за что не догадался бы (и не поверил бы!), что он не итальянец, а англичанин.

И дело вовсе не в том, что события этого исторического романа происходят во Флоренции, отнюдь. Весь фокус в том, что слог автора очень уж горяч, описанные им чувства по-южному страстны и терпки.

Может, все дело в том, что Джордж Эллиот - женщина?

Не исключено.

ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ ИЛИ ЗАПАХ РОМАНА

В предисловии к роману "Эффи Брист" прочел, что отец его автора - Теодора Фонтанена - был аптекарем.

В течение двух дней, читая роман, я явственно ощущал запахи лекарств и аптекарских снадобий.

Не знаю, было ли это следствием психологической установки, или роман (не книга - именно роман!) действительно издавал запахи лекарств, но факт остается фактом - я до сих пор помню специфический запах аптеки.

ДВЕ ОЛЬГИ ФОРШ

Существуют две Ольги Форш:

1. Автор достойных исторических (в особенности трилогии "Радищев") романов Ольга Форш.

2. Советский писатель, пишущий на революционные и современные темы, представитель литературного соцреализма Ольга Форш.

Первая Форш талантлива, интересна.

Второй нужно было бы избрать себе другую профессию, во всяком случае - не писательскую стезю.

ТОМАС ГАРДИ - МАСТЕР ИНТИМА

Есть такие писатели, чье перо чуждо интимному миру людей (в том числе и их же героям!), и по этой причине все написанное ими на тему интима лишено всякой силы (в том числе и художественно-эстетического!) воздействия.

Есть и такие писатели, для которых интимный мир героев - родная стихия.

Томас Гарди в романе "Тэсс из рода Д'Эрбервиллей" по отношению к интимному миру героев тактичен больше, чем сами герои! Он обладает умением преподнести этот мир каждому читателю индивидуально.

Это можно сравнить с визуальным эффектом портрета в живописи: где бы ты ни стоял, глаза портрета всегда устремлены только и только на тебя.

ВКЛАД ЕГИШЕ ЧАРЕНЦА В СОВЕТСКУЮ ЛЕНИНИАНУ

Произведения Чаренца о Ленине (особенно "Ленин и Али") - самые уродливые образчики советской ленинианы.

А ведь не бездарь...

ПИСАТЕЛЬ-ЭМИГРАНТ

Писатель Иван Шмелев для меня личность в русской литературе, которую вспоминаешь лишь тогда, когда упоминается его имя собственное... Хотя хорошо помню, что повесть "Человек из ресторана" я залпом прочел в библиотеке им. Ленина (6), а рассказ "Иван Кузьмич" произвел на меня сильное впечатление.

Однако мне более интересна сама личность эмигранта Ивана Шмелева.

Сегодня точно так же я отношусь к Александру Солженицыну.

В сущности, писатель Солженицын для меня - автор одной повести - "Один день Ивана Денисовича" - и нескольких рассказов. Все остальное - публицистика, фактология, разоблачающая сталинизм и пороки нашей цветущей страны под названием Советский Союз...

Эмигрант Солженицын - интересная (сильная! принципиальная! бесстрашная!) личность.

Слава эмигранта превосходит писателя.

Но не всегда. Все зависит от масштаба таланта писателя.

Пример: слава эмигранта оказалась бессильной перед творчеством Назима Хикмета.

ЧУДО ТОЛСТОГО

Флобер утверждает, что мадам Бовари - это он сам, я принимаю и понимаю его позицию.

В этом смысле, без всякого сомнения, и Анна Каренина - это сам Толстой.

И Катюша Маслова из "Воскресения" - тоже Толстой.

При том, что Анна и Катя настолько разные и даже отрицающие друг друга характеры, и объединить их в одном человеке можно лишь чудом.

И это чудо - сам Толстой.

Перевод с азербайджанского Вагифа Ибрагимоглу

Продолжение следует

____________________________

1. Аббас Заманов (1911-1993) - азербайджанский литературовед, критик.

2. Азиз Шариф (1895-1988) - азербайджанский литературовед, профессор МГУ им. М.Ломоносова.

3. Гулам Мамедли (1897-1994) - азербайджанский литературовед-летописец и журналист.

4. Акрам Мамедов - мой заместитель в обществе "Вэтэн" ("Родина").

5. Памятник VII века.

6. В 1966-1969 годах, обучаясь в аспирантуре, я сделался "постоянным клиентом" московской библиотеки им.Ленина, и воздух произведений авторов, не издававшихся в советский период (Белый, Вербицкая, Арцыбашев и др.), я вдохнул именно в стенах этой уникальной библиотеки.