(Продолжение. Начало см. "Зеркало" от 5 ноября 2011 г.)

Недоумение и недовольство А.Агаева вызвали также необоснованные нападки на Г.З.Тагиева. Автор вовсе не думал, что Гаджи Зейналабдин может и должен быть вне критики. Ему не понятна была логика "Шарги-рус". Если газета действительно ставила целью объединение "всех мусульман", тогда почему с первого же номера обрушилась на Г.З.Тагиева? Ахмед бек вполне резонно спрашивал: "Если "Шарги-рус" действительно преследует просветительные цели, то не разрушает ли он сам себя в основе, ругая человека, имя которого со всеми почти просветительными учреждениями среди мусульман? Имеется ли у нас в России второй подобный человек среди мусульман? Или, быть может, "Шарги-рус" думает, что можно пренебречь мусульманским общественным мнением и сознанием и, прикрываясь пустотой трескучих фраз, не считаться с этим сознанием?"

Эти вопросы, адресованные издателю единственной азербайджанской газеты, сигнализировали действительно о чрезвычайно серьезных проблемах. По мнению А.Агаева, сторонники высокомерного подхода к простым азербайджанцам могут и должны разочароваться, потому что "сознание среди наших мусульман также глубоко и отзывчиво, как и среди окружающих нас обществ: и оно по достоинству оценивает как своих передовых людей, так и жонглеров трескучих фраз".

Не устраивали Ахмед бека также направление и содержание газеты. Его волновало то обстоятельство, что за целый месяц своего существования в "Шарги-рус" не было опубликовано ни одной хоть сколько-нибудь выдержанной научной, исторической, беллетристической или бытовой статьи. Газета игнорировала проблемы, связанные с жизнью и бытом народа. А взамен этого из номера в номер продолжались безмерное восхваление и безудержное рекламирование самого Мухаммед аги Шахтахтинского.

Например, в 15-м номере от 1903 года он, в очередной раз представляя себя читающей публике как "самого главного и доверенного человека среди мусульман", писал: "Не я нашел газету, а газета - меня. Правительство, желая создать орган - посредник для мусульман, не находило достойного и подходящего для этого человека. Я же был в Париже, изучал там литературу и философию. Собравшееся в Тифлисе из высших чиновников и высокопоставленных лиц общество востоковедения выписало меня, чтобы стоять во главе такого органа".

М.Шахтахтинский тонко улавливал настроения тогдашнего "мусульманского общества" и психологию своих соотечественников. Он хорошо знал магическое воздействие печатного слова на неграмотных людей. И не один раз убедился в том, что хорошие связи с местным русским начальством многократно увеличивают влияние и авторитет любого "туземца".

ArrayБыть вместе с народом и противостоять этой власти ничего доброго не сулило. А причислить себя к власть имущим и выступить от их имени даже в локальном масштабе было заманчиво и выгодно. Поэтому он без всякого колебания говорил о своей симпатии к великорусским шовинистам ("...да, я горжусь своим сотрудничеством в "Московских ведомостях". Катков был самым красноречивым и авторитетным выразителем правительственных взглядов, фигурировать рядом с ним может сделать только честь"), недвусмысленно указывал на то, что, разрешая издавать газеты на азербайджанском языке, правительство как бы назначило его на должность "надзирателя над мусульманами".

Получилось так, что единственное "мусульманское издание" больше обслуживало интересы одного человека. "Все печатаемое в газете "Шарги-рус" сводится к самовосхвалению и саморекламе, - писал Ахмед бек, в корне не принимая такой недальновидной позиции своего коллеги. - Фельетоны (имеются в виду статьи - В.Г.) посвящены самому редактору и носят такие громкие оглавления, как "Азбука Мамед Аги", а статьи почти исключительно ода или дифирамбы по адресу редактора. Это чистейший тегеранский листок со всеми характерными его чертами".

Может быть, и Ахмед бек в некоторых случаях допускал перегибы, или давал излишнюю волю своим субъективным рассуждениям. Но надо согласиться с ним в том, что публикация части материалов газеты никому не известным алфавитом "Мамед Аги", нигде не принятым каллиграфическим изобретением самого М.Шахтахтинского была явным издевательством над читающей публикой. "Не говоря об этической стороне дела, что издатель не имеет права взамен подписной цены насильно предлагать читателю свое изобретение, с чисто практической стороны такой прием может погубить дело. Это все равно, что я объявил бы газету на русском языке и стал бы ее печатать китайскими иероглифами", - писал Ахмед бек, призывая соблюдать элементарные правила издательского дела.

"Такова пока "Шарги-рус", - подытоживал автор свои наблюдения и критические замечания. - Эта газета взяла на себя слишком много: быть и улично-скандальной, и серьезной, проповедующей просвещение, ругая передовых людей, радеющих больше всего о просвещении, опростить язык, употребляя самый варварский стиль, и, наконец, писать для народа буквами, абсолютно не доступными для него".

Подобное обобщение А.Агаева убеждает в существовании пропасти между желаниями и претензиями издания и его главного редактора.

Будучи опытным журналистом и искренним поборником национальной печати, А.Агаев не только критиковал, но и одновременно указывал верный путь: "Наш добрый и искренний совет "Шарги-рус": оставить эти болезненные фантазии, бесполезные тенденции и неприличное тегеранское направление, а печататься на доступных массе языке и буквах, освещать жизнь с бытовой стороны, знакомить народ с Западом, давать побольше популярных научных сведений и, наконец, содействовать путем серьезного историко-философского изучения Востока обновлению духовных начал в жизни и мировоззрении наших мусульман". По мнению автора статьи, "любая татарская газета должна быть созидательной, она должна обогащать ум, сердце, чувства мусульман, раз это достигнуто, разрушение ненужных, лишних и вредных элементов и начал пойдет само собой. Только при строгом соблюдении этой программы газета может преуспевать и разыгрывать свою культурную роль".

Совершенно очевидно, что за этими суждениями Ахмед бека Агаева не скрывалась какая бы то ни было личная неприязнь. Он лишь выражал свои пожелания и суждения относительно содержания единственной пока еще газеты на родном языке. Можно даже допустить мысль, что Ахмед бек испытывал досаду, что не ему, а кому-то другому и тем более менее сведущему, чем он, человеку довелось быть редактором этой газеты. Чужая душа, как говорится, темный лес. Однако в любом случае на основе его критического отношения к "Шарги-рус" стояли вовсе не личные, а общественные интересы.

К сожалению, М.Шахтахтинский повернул вопрос в личностное русло, прибегая к недостойным интеллигента и журналиста выражениям, и этим способствовал изменению характера полемики. После его резких выпадов резкий и эмоциональный по природе Ахмед бек Агаев в статье "Последнее слово к "Шарги-рус", опубликованной в 119-м номере "Каспия" за 1903 год, с тем же успехом прибегнул к лексикону оппонента.

"Имя г. Шахтахтинского приучило нас ко многим бесстыдствам, но такое некраснеющее, нахальное поведение, которое проявляет Мамед Ага, беспримерное даже для Шахтахтинского", - этими словами начинал статью А.Агаев, который как будто демонстрировал, что в использовании сарказма и резких выражений не уступает коллеге.

Далее, обосновывая столь резкие слова и выражения в адрес своего оппонента, автор писал: "Чтобы показать, что доносы и клевета Мамед Аги на зыбкой почве наглой измышленности и чрезмерном усердии добровольного обер-фискала, как и новое его утверждение, я приведу в порядке их появления некоторые образцы его ругани".

Он обвинял М.Шахтахтинского во лжи и двуличии и пытался обосновать свои слова конкретными цитатами из различных статей автора (например, инсинуациями в адрес Г.З.Тагиева и И.Гаспринского, которые он впоследствии отрицал).

Другие, не менее тяжкие обвинения были связаны с преданием интересов "мусульманского общества", доносительством перед царскими властями, сотрудничеством с такими черносотенными изданиями, как "Московские ведомости" и "Аргонавты", с реакционными и откровенно враждебными тюркскому миру журналистами М.Катковым в Москве или А.Хачатуровым в Тифлисе.

Как ясно видно из вышеприведенной цитаты, такие факты в статьях М.Шахтахтинского, опубликованных в газете "Шарги-рус", а также в русской печати, действительно имели место.

Например, в 12-м номере газеты в редакторской колонке он утверждал, что "во время Мохарремских праздников (так в тексте - В.Г.) Ахмед бек Агаев возбуждал народ к бунту и неповиновению властям, и, не будь предупредительности местных властей, агитация злонамеренного подстрекателя привела бы к кровопролитию. Из-за чего же вы, г.Агаев, толкали к кровопролитию? Вы знаете, чем вы можете отвечать за это?"

Далее автор статьи задавался нериторическими вопросами: "Чем же г.Агаев руководился при этом? Религиозным фанатизмом? О, нет! Разве у г.Агаева есть религия? Вспомните его брошюру "Ислам и Ахунд". В ней он издевается над нашими святыми, религией, выставляет шиизм как сплетение лжи и фальши".

Ясно, что в те годы такого рода обвинения ставили под угрозу не только журналистскую карьеру, но и саму жизнь любого "мусульманского" общественного деятеля, восстанавливая против него официальные власти и религиозные круги.

Имея в виду эти обстоятельства, Ахмед бек Агаев резонно спрашивал: "Не донос ли это?" И сам же отвечал на вопрос: "Конечно, донос. Донос на два фронта. Донос правительству, народу, донос о неблагонадежности, о вероотступничестве. Вам нужно было непременно очернить меня, ибо вы знали, что не найдете пощады у меня, знавшего вас досконально как авантюриста, искавшего счастья и в Турции, и в Персии, бывшего младотурка в парижских трущобах, а теперь обер-фискала в России".

Ахмед бек обращал внимание на следующие слова М.Шахтахтинского: "С тех пор как служитель иного бога, Мардан бек, стал редактором "Каспия", о чем вы пишете для мусульман? Какие цели преследовали ваши статьи о Стамбуле, Бомбее и прочих местах? Вы хотите сделать из шиитов суннитов, а из суннитов - боксеров (в "Избранных произведениях" М.Шахтахтинского это слово ошибочно трактовано как "боксчу", а на самом деле так называли участников восстания в Китае против европейского владычества в начале ХХ века; иначе говоря, автор статьи намекал на воинственность суннитского течения - В.Г.). Мое перо изобличит все это, найдется прокурор, который, усадив вас на скамью подсудимых, спросит вас: "В каких отношениях находились вы с панисламистским движением и какие связи имели с издающимися за границей нежелательными органами?"

После цитирования этой части статьи своего оппонента А.Агаев вновь спрашивал: "Может быть, и это не донос, г.Мамед Ага?"

На самом деле при существующих условиях выдвинутые обвинения носили очень опасный характер. Слышать такого от представителя азербайджанской интеллигенции было вдвойне удивительно. Потому что он сам не один раз стал объектом таких нападок. Цензоры восточных языков тифлисского комитета печати, армяне по национальности Караханов и Кишмишев для того, чтобы избавиться от лишних хлопот, связанных с изданием "Шарги-рус", неоднократно обвиняли самого Шахтахтинского в панисламизме! И он в обращении на имя председателя комитета барона И.Гаккеля жаловался на обвинения, "сфабрикованные в стенах этой организации "панисламизма". Теперь получалось, что Мухаммед ага этим же "сфабрикованным" вражеским оружием нападал на своих.

Остается добавить, что, не приводя никаких доказательств, армяне очень часто использовали этот излюбленный ярлык с целью заставить замолчать представителей азербайджанской интеллигенции и подорвать к ним доверие правительства. А.Агаев, А.Топчибашев, Г.Везиров, М.Шахтахтинский, М.Э.Расулзаде и др. обвинялись на страницах армянской печати в служении идеалам тюркского и исламского единства.

Но когда подключались в этот хор свои... Подобное выяснение отношений между представителями малочисленной национальной интеллигенции, разумеется, было очень нелицеприятным фактом. Однако из песни слов не выкинешь. И, естественно, долг современного исследователя состоит не в обвинении или оправдании одной из сторон, а в воссоздании объективной картины.

(Окончание следует)