Адресованные матери эти мои письма - отнюдь не попытка оживить и доныне не померклые картины минувшего или же растеплить былые чувства, точно уголья в остылом очаге. Пламень ли это души, трепет ли томящегося сердца? А может, предметное воплощение чувства долга, сокровенных моих устремлений и чаяний? Выражение сыновнего почтения к памяти матери? Или одна из форм моего существования без НЕЕ, средство самоутешения и самоободрения? Или же, наконец, результат безотчетных моих поисков возможности соприсутствия с НЕЮ в мире БЕЗ НЕЕ? Все эти вопросы, частью безответные, одухотворены общим объединяющим их началом, имя которому: благословенье материнской любви. В любом случае изначальной целью моих писаний было - через раздумья о собственном бытие без НЕЕ определить для себя, кто есть я, каким надлежит мне быть, и, вообще, как существовать мне дальше. Таких писем будет еще немало, Мамочка! Писать их я буду всю мою жизнь. Эти обращенные к Тебе слова моего сердца, эти сбивчивые признания моей души, для меня они прежде всего откровения с самим собой. Голубинокрылые странички, написанные БЕЗ ТЕБЯ и предназначенные ДЛЯ ТЕБЯ, по временам мнятся мне посланиями самому себе. Ведь, кроме прочего, они еще и Исповедь. И ведь в строках, на них начертанных, чудесным образом пребывают в единстве наши с ТОБОЙ души.

Заключаю сие послание настоятельною просьбой-пожеланием: да не ввергнут Тебя в тоску, Мамочка, нотки грусти, вызванивающие из каждой моей строчки, да не опечалит Тебя исполняющая их грустная улыбка, и да не омрачат духа Твоего слезы мои и мои сетования!

* * *

Подвижнице матери моей - невместимой миром душе, явившей меня на свет и взрастившей, в память о блаженнейших мгновениях моей жизни.

Письмо первое

Свет очей моих, душа моя, Мамочка! Здравствуй! Каково-то Тебе без нас? Не одиноко ли? Полагаю, что - нет. И правда пребыть ли одиноким человеку, что и поныне, незримо, обретается подле своих мужа, детей, родных и близких, равно при утреннем их пробуждении и при ночном их отходе ко сну? Статься ли одинокой женщине и матери, что и по своей смерти продолжает споспешествовать в жизни сотням людям? Понятно же - нет! Ты - бестленная память наша, плотью облеченная наша греза...

Как живется Тебе, Мама? Хорошо, убежден, что хорошо. Воздастся ли злополучием человек, весь земной век свой проведший в благости и праведных трудах - коими и остался памятен людям - и равным образом являющий свои духовное целомудрие и добродетельность в мире загробном?! В земной юдоли так ни единого мгновения и не прожила Ты для самой себя, так и не познала радости отдохновения, всецело отдавшая отпущенные Тебе Аллахом дни заботам о других людях - и близких, и чужих. Всем угождала, только не самой себе! Искони не изъявляла Ты страсти к изобилью, ведь Тебе не худо жилось и без него, несравненная моя Мама. Равнодушна была Ты и к золоту, и серебру. Ни единого мига не провела Ты в праздности, словно бы почитая ее, праздность, постыдной для себя. "Позабывши покой, спасешь свою душу"... Путь, тягостный для тела, исконно благостен для души.

ArrayТы жила, тщательно уберегаясь всяческой мирской скверны, святая моя Мама. Содрогаться ли смятеньем человеку, Твоей стезей пришедшему к вратам Аллаха? Да никогда! Вот оттого-то и не тревожусь я о Тебе и об участи твоей на небесах.

Мама, благолепье дома моего! Знаю, ты сильно беспокоишься о нас. Ради нас принесла Ты себя в жертву. Истаяла, как свечка, истлела, как мотылек в огне. Дух Твой и теперь осеняет нашу жизнь, охраняя нас от напастей. Будь это не так, Ты изменила бы самой себе. Но только тревоги Твои напрасны - живется нам, в целом, не худо. Все стараемся сторониться дел, способных возмутить чистую Твою душу. Так и идем по жизни, оставляя позади себя вешки пережитых радостей и огорчений. День нарождающийся встречаем с исполненной теплоты надеждой, день уходящий провожаем с зябкой тревогой. Вот только Тебя с нами нет, бесценная моя Мама! Все никак не свыкнемся мы с Твоим отсутствием, все никак не помиримся с уходом Твоим. Трудно нам без Тебя, несказанно трудно... Как прежде, смеяться и услаждаться радостями жизни мы более не способны. Все былые чувства наши ослабли наполовину.

Губадлинские горы-исполины, величественная природа Нахчывана, как въяве предстают они в моем воображении. Вся неуемная моя фантазия поры беззаботного детства, казалось, направлена была к постижению этой природы, многоцветного мира вокруг. Так полагал я поначалу. И лишь позднее пришел к осознанию того, что любовь моя к родине изошла от тепла Твоего дыхания, от света Твоей материнской любви. Именно ими проникнуты были вся красота и все величие этого мира, поиск экзотики которого так меня увлекал. Этот мир прекрасен был Тобой, светозарная моя Мама! И всем очарованием своим окружавшая меня природа всецело обязана была Тебе, печальница моя - Мамочка, как в Тебе же одной состояла и вся ее "экзотика"!

Памятно ли Тебе, Мамочка, наше нахчыванское жилище? Непритязательное, простенькое, не слишком просторное. Но одно Твое присутствие в нем преобразило лачугу эту в подлинный дворец. Скромного вида подвесная стеклянная люстришка в горнице - всегда безукоризненной чистоты, она сверкала, как хрустальное паникадило царского чертога. Вообще дом наш казался сплошь проникнутым светом. И в немалом оттого, наверно, что и окна, и занавески на них с неизменностью были у нас стерильной чистоты. Стекла в наших оконницах алмазно сверкали, и даже в пасмурную погоду солнце через них заглядывало к нам. Может, именно своими чистотой и блесткостью были притягательны они для солнца? Может, именно этим своим качеством его восхищали? Может, именно светлость их и прозрачность приманивали его к нашему очагу? Пожалуй, так на самом деле оно и было...