"Для того, кто живет праведной жизнью, смерти нет"
Лев Толстой
Здравствуй, Мама! Свет очей моих, краса дома моего, моя Мама! Не скучно ли Тебе? Поди, в ожидании пребываешь, слух напрягаешь свой. Ждешь новых писем моих. Желаешь услышать мой голос, ощутить дыхание мое, проникнуться моими чувствами. А что же желаю сам я, чего жду, моя печальница Мама?! Ведь и так всечасно в мыслях моих пребываю я подле Тебя, о Тебе все чаянья мои и думы. Даже и в короткие передышки во время дневных моих трудов стоишь перед глазами у меня, Мамочка! Ты - отдохновение мое, моя утешительница и наперсница, Мама! Жди, Мама, жди... И без того ежедневно направляю я к Тебе мои послания - шлю их каждое мгновение, и беспрерывно и кратко прерываясь, и письменно и устно, и голосом и сердцем, и в грезах моих и в моих мыслях... Каждый час мой, каждый миг собеседую я с Тобой, относясь к Тебе и сердцем и душой... Могу ли я Тебя позабыть, запамятовать о Тебе?!
И кто это выдумал, будто бы с разлукой любовь остывает, идет на убыль! Кто дерзает утверждать, будто бы любовь это всего лишь привычка души, страсть, преходящая память! Ну право же, не смешно ли это? О разлуке впору судить лишь тем, кто пережил ее сам. Вначале испытай, что есть она, разлука, на собственном опыте, а уж там, возможно, и приведется тебе узнать, что каждый вздох любимого человека способен стать для любящего святыней, а самые обычные предметы, к которым прикасались его руки, случается, однажды вдруг обретают дар речи язык и начинают говорить с тобой, ввергая тебя в трепет, легкий, как взмахи голубиных крыльев. Не зря ведь сказывают, что в минуту расставания искры любви у нас обращаются в ярый пламень. Что же говорить тогда о любви материнской!.. Моя всевечная, неугасная любовь, неотцветное древо жизни моей - Мама! Твоя любовь - мой животворный эликсир, все, чем я жив, мои и стимул и борение, и подвиг мой, и пыл души, и самая моя духовность!
И все же нас Ты любила еще более глубокой, поистине безграничной, любовью. И любовь эта вся исполнена была радостью бытия, неутолимой жаждой жизни. Исконно не дано нам любить подобно Тебе - безоглядно расточая свое сердце. Так же, как и во всем прочем, и в этом осталась Ты непревзойденной, моя великосердая Мама! Те же дочерние преданность и почтение, какие обнаруживала Ты к памяти родного своего отца - никогда не виданного тобой Бабира, выказывала ты к тестю своему, Илдырыму, при этом поистине фанатически любя сына его - Твоего мужа, Али Илдырымоглу.
ArrayГде нам иметь столь невероятной силы чувство! Твое сердце - вершина, к которой и близко нам не подступиться. И разве только названных людей дарила Ты сокровищами своей души?!.
Помнишь, Мамочка, низенький домишко наш в Агдаме, наш уютный, укрытый асфальтом дворик и цветочную многояркость нашего садка? Вся эта блещущая чистотой пригожесть целиком и полностью была созданием Твоих усердных рук. В ту пору Агдам наводнен был губадлинцами, и чуть не все они, сказываясь нашими родственниками, стремились снискать Твою благосклонность. Отец пользовался тогда большим авторитетом в районе, и оттого у нас имелась возможность многим помочь. Большинство тех, что искали от нас помощи, были совершенно чужие нам люди, но что Тебе было до того - родственники, не родственники, какая разница, Ты привечала всех, никого от себя не гнала, никого не изобличала в обмане. Из нашего дома с неизменностью уходили они преисполненные внушенной им Тобою надеждой, моя чуткая, моя сострадательная Мама! Бывало, не отходила Ты от отца: "Али, сделай то-то, позвони тому-то, пусть озаботится тем-то, попроси, поручи, накажи... Этот - родственник такой-то, а тот - из соседнего с нашим села" и т.д., и т.д. И, по характеру малоуступчивый и отнюдь не легковерный, Али Илдырымоглу с детской покорностью и с вящим прилежанием исполнял все, что имела Ты ему поручить. И то сказать, ведь как никто другой знал он Тебя, знал душу Твою и Твое сердце. Знал и высоко ценил. Для него Ты была не просто женой - Ты была истинной споспешницей ему в жизни, его опорой, моя боевитая, моя неутомимая Мама!
И днем и ночью дом наш бывал полон гостей - родичами, знакомыми и близкими семьи... И всех с непременностью Ты самолично и встречала и провожала за порог. И угощение для них готовила всегда сама, и близко не подпуская к себе желающих помочь Тебе в кухонных Твоих хлопотах, пребыть мне жертвой широкому Твоему сердцу, Мама! И уходили от нас гости, каждый пожалованный Тобой каким-нибудь сувениром или сластью, моя щедрая благодетельница - Мама! Подворье наши искони облюбовано было птицами - казалось, слетались они сюда со всей земли. Были они самые разные - пестроцветные и неказистые, со стрекочуще-трепетными крыльями, желто - и красноклювые, верещавшие и курлыкавшие на все лады... Это Твои попевки, Твое дыхание приманивали к нам небесных гостий. моя приветливая Мама! Знали, наперед знали птахи, что от Тебя у нас им будет и корм, и водица и что даже в самую студеную зиму быть им тут в сытости и довольстве. Стоило показаться тебе на дворе, как тотчас окружал тебя их стрепещущий сонм. Иные из них без страха устраивались у Тебя на плечах. Ни к кому из людей не имели они такого доверия, как к Тебе, добрая моя Мама!
Да, каждого оделяла Ты светом своих глаз, теплом своего сердца. Однако настоящими кумирами души Твоей были оба моих деда - Бабир и Илдырым, мой отец - Али и единственный Твой брат - Закир. Присловьем молитв Твоих были их имена, благочестивая моя Мама! "Клянусь душой пропавшего Бабира, здравием Ильдырыма, жизнью Али!" - привычно возглашала Ты.
Всю жизнь причитала Ты о Бабире, моя кроткая, моя чувствительная Мама! При воспоминании о нем на лице у Тебя появлялись скорбные складки, а тело начинал сотрясать озноб, Ты уходила в себя, выглядя трогательно одинокой и чем-то напоминая захваченную водоворотом лань. Печалью своей делилась Ты только со мной. Больше ни с кем. Только при мне, без смущенья, заходилась Ты в рыданьях по отцу, отчаянно выкликивая "Бабир!" и проливая потоки слез. И эта привилегия, которой был я Тобой удостоен, расценивается мною как высшее проявление Твоих любви ко мне и доверия.
