С начала арабской весны на Ближнем Востоке выделяются две вещи - одна, которая случилась, и одна, которая не случилась. То, что случилось, было впервые в современной арабской истории, когда авторитарные режимы и правители были свергнуты, или им был брошен серьезный вызов, посредством народных демонстраций, а не - как в прошлом - посредством военных переворотов.

Но то, что не случилось, наверное, так же важно, как и то, что произошло. В то время как диктаторы, связанные с военной хунтой, были свергнуты в одночасье, арабская весна так и не пришла к консервативным монархиям в регионе. Династические правители Марокко, Иордании, Саудовской Аравии и стран Персидского залива (за исключением Бахрейна) по-прежнему сидят в седле более или менее прочно, хотя режим в Саудовской Аравии, по крайней мере, во многих отношениях, является более деспотичным, чем бывшие египетский и тунисский режимы.

Конечно, нефтяные деньги помогают поддерживать автократии, но они не являются фактором в Марокко и Иордании. Кажется, что эти монархии пользуются формой традиционной власти, которой никогда не было у светских националистических правителей региона. Являясь потомками Пророка, как в Марокко и Иордании, или хранителями святых мест Мекки и Медины, как в Саудовской Аравии, правители этих стран, которые непосредственно связаны с исламом, пользуются легитимностью.

Единственным монархическим режимом, которому был брошен серьезный вызов во время арабской весны, была семья суннитского правителя Бахрейна, в котором доминируют шииты, а самым важным ингредиентом восстания, кажется, которое было жестоко подавлено при военной помощи Саудовской Аравии, было сектантское разделение.

Тем не менее, все успехи, воплощенные в протестах на площади Тахрир в Каире, в результате которых была свергнута диктатура, - это одно - драма, продолжавшаяся несколько недель, в то время как переход к функционирующей, консолидированной демократии - это совсем другое. Речь идет о длительном процессе, и его успех, показанный на примере посткоммунистических переходов в Восточной Европе, зависит от ключевых предварительных условий.

Если эти условия присутствуют - например, энергичное и автономное гражданское общество, как в Польше, или сильная пре-авторитарная традиция плюрализма, представительства и терпимости, как в Чехии, - переход проходит относительно гладко. Там, где они отсутствуют или слабы, как в России или Украине, он проходит гораздо более проблематично.

Проще говоря, розовые перспективы для таких стран, как Египет, нельзя воспринимать, основываясь на волнующих изображениях "CNN" или "Al Jazeera" или на фактах того, что массы молодых, хорошо образованных, англоговорящих мужчин и женщин связаны через "Facebook" и "Twitter". Подавляющего большинства египтян не было на площади Тахрир, и многие из них не имеют не только доступа к социальным сетям онлайн, но даже электроэнергии и безопасной питьевой воде. Демократия и свобода слова не находятся в первых строках их повестки дня.

Молчаливое большинство Египта также определяется аутентичностью, представленной различными исламскими группами, в то время как принципы демократии и гражданских прав кажутся им импортированными абстракциями Запада. Таким образом, огромная победа "Братьев-мусульман" и партии "Аль-Нур" в Египте - а также Эннахда в Тунисе - не должна вызывать удивления. Подобный сценарий может развернуться и в Сирии, если и когда президент Башар аль-Асад утратит власть, в то время как Ливия после Каддафи и Йемен после Салеха указывают на трудности, с которыми сталкиваются эти страны в построении согласованного демократического режима.

Реалистично оценивая перспективы Египта, не следует исключать возможность того, что две сильнейшие силы в стране - военные и "Братья-мусульмане" - в конечном итоге найдут способ поделить власть. Братство рассматривает демократию как исключительно мажоритарную, а не либеральную: победа на выборах, по словам его официальных представителей, дает право победителю править в соответствии с его взглядами. Права меньшинств, институциональный контроль государственной власти, прав человека - либеральные аспекты демократии - полностью отсутствуют.

Другое, более фундаментальное измерение текущих и будущих изменений в регионе может появиться в поле зрения. Большинство международных границ на Ближнем Востоке и в Северной Африке были сделаны имперскими державами - Великобританией, Францией и Италией - или после Первой мировой войны и распада Османской империи (соглашения Сайкс-Пико), или, как в Ливии и Судане, ранее. Но ни в коем случае эти границы не соответствуют местной народной воле или этническим или историческим границам.

Другими словами, ни одна из этих стран, за исключением Египта, никогда не была дискретным политическим образованием. До недавнего времени их правители имели общий интерес в сохранении этого ящика Пандоры границ в плотно закрытом состоянии.

Ситуация изменилась, и мы видим, как навязанные империями границы в регионе ставятся под вопрос. В Ираке появление де-факто курдской автономии на севере страны положило конец централизованному Саддамом Хусейном контролируемому арабами государству. С обретением независимости Южным Суданом, остальной части Судана, в которой доминируют арабы, грозит дальнейшее разделение, с Дарфуром, стоящим следующим в очереди.

В Ливии переходные власти столкнулись с большими трудностями в создании единой политической структуры, которая бы могла объединить две совершенно разные провинции, Киренаики и Триполитании, которые держались вместе только на жестокости режима Каддафи. В Бенгази уже есть призывы к автономии, если не к полной независимости.

Кроме того, совсем не гарантировано единство Йемена. Разногласия между югом и севером, которые были двумя разными государствами - с совершенно разной историей - до диктатуры Салеха, снова всплывают на поверхность.

В Сирии после Асада этнические и религиозные трещины между суннитами, алавитами, друзами, христианами и курдами могут также стать угрозой единству страны. В своих зверских методах Асад может быть правым в том, что только железная хватка может сохранить страну вместе. А события в Сирии, несомненно, окажут влияние на соседний Ливан.

Конец коммунистических автократий в Советском Союзе, Югославии и даже в Чехословакии привел к резкой волне создания государств. Кроме того, не стоит удивляться, если демократизация в арабском мире настолько сложная, как она может быть, приведет к изменению границ. Предстоит выяснить, насколько насильственной или мирной она будет.

* * *

Перевод с английского Николая Ждановича

Материал публикуется в рамках сотрудничества газеты "Зеркало" и Project Syndicate /Institute of Human Sciences/ www.project-syndicate.org.