(Продолжение. Начало см. "Зеркало" от 30 мая, 6, 13, 20 и 26 июня 2009 г.)
ПОВЕСТЬ
Общеизвестно, что литературный термин "повесть" - производное от русского слова "повествование".
В зарубежной литературе нет "повести". С точки зрения объема турки определяют ее как "большой рассказ". Европейцы называют ее романом. Уже в литературе ХХ века появляются очень интересные (даже значительные!) малоформатные романы, которые по своему формальному показателю - объему - являются повестями. Например, классический роман Натали Саррот "Вы их слышите?" или известный роман Михаила Садовяну "Чекан", или же, вот, некоторые романы, прочитанные мною за последнее время ("Улица темных закоулков" француза Патрика Модиано, "А для свечи - одиночество" португальца Луиша де Стау Монтейро, "Луг тени" итальянца Джузеппе Понтиджа) по своему объему есть не что иное, как привычные для нас повести.
Однако странным для меня является то, что "повесть" уже не показатель объема произведения: в русской литературе, а также под влиянием русской литературы в других советских республиках, в том числе и в нашей литературе, она стала жанровым определением. Речь уже идет не только об объеме, жанровость оказывает свое влияние на внутреннюю структуру текста, и в зарубежной литературе эстетические параметры повести, ее архитектоника осмысляются совсем иначе, чем у нас.
Только читая Мериме, в его "Кармен", "Матео Фальконе", "Таманго", "Коломбо" я вижу жанровые особенности повести.
Сам Мериме называл их новеллами, и сегодня в мировой литературе они признаны именно под этим определением.
ДЖЕЙМС ДЖОЙС
Джойсу исполнилось 100 лет, и в московской печати публикуются всевозможные статьи, многие из которых предвзятые, а большинство - тенденциозные.
Но дело не в этом.
Я никак не могу соотнести цифру 100 с Джойсом.
И не только потому, что Джойс умер в 59 лет.
Скорее из-за удивительной характерной особенности Джойса: он всегда ощущается живым (!) современником, притом больше - в "Дублинцах", в особенности в "Сестрах", "Пансионе", "Земле", чем в "Улиссе".
И не в том смысле, что произведения Джойса звучат современно. Если подходить с этой меркой, то и "Дон Кихот" звучит современно, и можно привести названия сотен произведений, которые тоже звучат современно.
Дело в том, что Джойс именно живой современник - живущий, дышащий с тобой вместе, вместе с тобой утром каждого нового дня открывающий глаза и видящий все безумства нашего мира живой современник.
НАПОЛЕОН В СЦЕНЕ РАНЕНИЯ КНЯЗЯ АНДРЕЯ БОЛКОНСКОГО
О Наполеоне написаны сотни книг, однако достаточно прочесть начало сцены ранения князя Андрея Болконского - всего одну страницу, чтобы почувствовать, понять, кто есть Наполеон.
Тяжело раненный князь Андрей лежит ничком, не выпуская из рук древко знамени (тут же в скобках Толстой сообщает: "Знамя уже, как трофей, было взято французами"), и Наполеон, объезжая вместе с несколькими всадниками поле битвы, при виде этой картины произносит всего одну фразу на французском языке, и Толстой в сноске дает перевод лаконичной фразы: "Вот прекрасная смерть".
И этим о Наполеоне сказано все!
КНИГА И ОБЩЕСТВО ГРОМАДНЫХ ТРУПОВ
Эссе под названием "За таинственной дверью" Конан Дойл начинает так: "Пусть ваша книжная полка будет бедной, пусть она украшает вашу бедняцкую комнату, пусть. Закройте вашу дверь изнутри на ключ, пусть Вселенная со всеми ее заботами останется снаружи, изолируйте себя от тревог общества трупов, и вы увидите себя в прекрасной стране, куда не ступит нога беспокойства и ничто вас не потревожит. Все жалкое, все тошнотворное - все осталось позади. Здесь же ваши благородные, безмолвные друзья. Выстроившись в ряд, ждут вас. Обведите взглядом их шеренгу. Выберите того из них, кто в этот миг ближе всех вашему сердцу. И вот вам остается только протянуть руку, взять его и вместе с ним отправиться в мир желаний и мечты".
В этом отрывке интерес для меня представляет не любовь (несколько даже простодушная!) к книге - это понятное чувство, - а то, что Конан Дойл называет объект изображения книги - жизнь - обществом Громадных Трупов и противопоставляет ее книге.
О ШЕКСПИРЕ
Если бы не было Шекспира, обледенела бы вся английская литература.
КЛАССИФИКАЦИЯ
Для меня существуют три типа писателей:
а) те, кто постоянно пребывает в тебе и существует вместе с тобой;
б) те, кого вспоминаешь;
в) те, которых забываешь.
Во всех трех случаях речь идет о великих писателях, прославленных персонах мировой литературы.
Например, Толстой, или Шекспир, или же драматургия Чехова, "Дон Кихот" всегда со мной, то есть подсознательно они засыпают вместе со мной, просыпаются по утрам, со мной вместе, - вернее, я вместе с ними! - размышляем о жизни и смерти, ищем смысл бытия, вместе приходим к Богу...
Есть большие писатели, которые вдруг вспоминаются, неважно - лечу ли в самолете, сижу ли с другом в ресторане или гуляю в одиночестве по берегу моря, вспоминаются и начинают или смущать, или насмехаться, или возражать, или ободрять, успокаивать и т.д. Как Гюго, как Мирза Джалил, как Сабир... Много их, таких писателей (почему-то подумалось, что Джека Лондона надо отметить особо).
Есть и такие выдающиеся писатели, которых я читаю, признаю их ранг, но забываю и вспоминаю о них только тогда, когда где-то всплывают их имена или заходит речь о них самих. Таких гораздо больше, и, наверное, нет необходимости называть их имена.
ПРОФЕССИЯ - ЧИТАТЕЛЬ
У врачей существует специализация: терапевт, проктолог, кардиохирург, эндокринолог и т.д.
Наряду с этим все они: и терапевт, и проктолог, и кардиохирург, и эндокринолог, собственно, как любой другой узкий специалист, - должны достаточно хорошо знать общую медицину, без чего невозможно эффективно работать в своей области.
Точно так же и историк, изучающий историю античности или, скажем, историю ХХ века, просто обязан знать общую историю, или, например, ученый, занимающийся молекулярной химией, вынужден хорошо знать химию вообще и т.д.
По этой логике я не являюсь хорошим (профессиональным?) читателем: есть писатели, которых я перечитываю многократно (Толстой, Шекспир... специализировался!), есть такие, которых я, чего греха таить, читал, скажем, мало (Диккенс... но общее представление, все-таки, имею), но есть и такие крупные (согласно общему мнению) писатели, из творческого наследия которых я не прочел ни одной страницы - открывал книгу, настраивался на чтение, но не получалось и, захлопнув книгу, ставил ее обратно на полку (как, в частности, Вальтера Скотта...).
РАСТЕТ ЧИСЛО ПОЭТОВ
Чем больше беднеет народонаселение, тем быстрее растет численность поэтов-графоманов.
В "Опере нищих" Джона Гея сразу же при первом появлении на сцене Нищий произносит такие слова: "Если бедность является патентом на занятие поэзией, никто не должен сомневаться в том, что я - поэт".
Каждый раз, просматривая прессу, я прихожу в неподдельный ужас от того, как графоманское самовыражение бедности монополизирует нашу поэзию.
НЕНАПИСАННЫЕ РОМАНЫ ОБ ИСМАИЛЕ ВТОРОМ И КЕПРЮЛЮ МЕХМЕТЕ ПАША
Вот уже много лет, как я хочу написать романы о двух исторических личностях, для чего накопил и обработал достаточное количество материала, сделал предварительные заметки о них: об Исмаиле Втором и Кепрюлю Мехмете Паша.
Для романа об Исмаиле Втором даже написал несколько глав, многие части романа существуют в черновиках и предварительных набросках.
Однако желание написать оба романа не продвигается дальше желания...
...Исмаил после 20-летнего заточения в крепости Гахгаха, полного невыносимых мук и страданий, внезапно возводится на трон и, пользуясь абсолютной властью, подвергает немыслимым гонениям и пыткам всех без исключения своих братьев и сестер, далеких и близких родственников, и хотя в конце концов сам становится жертвой собственных комплексов, возникших в результате безжалостного, дикого отношения к нему с самых юных лет, его столь короткое царствование - 22 августа 1576-24 ноября 1577, - вместившееся во временной отрезок, равный году и трем месяцам, превратилось в исключительное событие, зафиксированное на странице истории Сефевидов.
Приход к власти султана Мехмета Паша совпал со временем, когда после целого ряда блистательных побед Османская империя переживала период относительного сытого довольства, и вчерашние герои с головой окунулись в мир плотских наслаждений и коррупции, нагло попирая все высшие идеалы, способствовавшие появлению на мировой карте Османской империи.
Кепрюлю Мехмет Паша, возраст которого к тому времени перевалил за восемьдесят, невзирая ни на что, ничего не опасаясь, переступив через все человеческие чувства, превратился в безжалостного палача развратившейся знати, палача, который, утопив в море пролитой крови скверну коррупции и разврата, смог очистить империю.
Но вспомнил и пишу обо всем этом совсем по другой причине.
Дело в том, что иногда мне кажется, что оба романа я... уже давно написал.
Чувство это, доложу я вам, весьма странное, если не сказать больше.
За долгие годы размышлений я настолько свыкся с противоречивыми, сложными, светлыми - с одной, сатанинскими - с другой стороны, характерами как мудро-безумного Исмаила, так и старого Мехмета, что мне кажется, будто они - создание моей творческой фантазии, записанные на бумаге.
Вот и выходит, что эти романы никогда не будут написаны...
МОЛЬЕРОВСКОЕ ИЗЯЩЕСТВО БАБОЧКИ
Перевел на азербайджанский язык "Плутни Скапена" и "Жорж Данден, или Обманутый муж".
В процессе перевода испытывал чувство, что мольеровские диалоги - это бабочки, порхающие с ветки на ветку, с цветка на цветок.
НАРОД АФИН
Во "Всадниках" Аристофан вывел условный персонаж под именем Народ Афин, чей первый выход на сцену предваряется следующей ремаркой: "В окне показывается Народ - дряхлый хромой старик".
Будь он графоманом, то, без всякого сомнения, изобразил бы народ юным героем или мудрым старейшиной.
УБЕЖДЕНИЕ АРАЗА
Дорогой друг мой Араз (1) утверждает, что наряду с талантливыми и бездарными писателями существуют талантливые и бездарные читатели.
Тут не поспоришь.
ПАДАЛЬЩИКИ
При чтении некоторых газет нашего родного независимого Азербайджана на ум приходят всевозможные падальщики, питающиеся мертвечиной.
Интересно, а что на уме у издателей этих газет?! ПИСАТЕЛЬСКАЯ ИНТУИЦИЯ
Толстому ни разу не пришлось смотреть смерти в глаза, он даже ни разу не был тяжело ранен, особенно в бою.
При этом Толстой так достоверно и полно описывает чувства и переживания раненого князя Андрея, как может выразить все это человек, сам лично переживший подобное.
Вот она - писательская интуиция.
АФОРИЗМ ТЭТЧЕР
Маргарет Тэтчер выразилась таким образом, что в политике всегда надо ожидать неожиданные события.
В литературе тоже.
НОВЫЕ НАЗНАЧЕНИЯ
Советский режим официально назначил Горького, Шолохова и Маяковского на должности выдающихся писателей современности.
Советский Союз распался, и сегодня русская демократическая мысль, освободив Горького, Шолохова и Маяковского от занимаемых должностей, из кожи вон рвется, чтобы назначить на вакантные должности Булгакова, Платонова, Зощенко, Пастернака, Ахматову, Цветаеву...
Однако ни Булгаков, ни Платонов, Зощенко, Пастернак, Ахматова, Цветаева в подобном назначении ничуть не нуждаются.
Подобно тому, как Горький, Шолохов и, смею думать, Маяковский не нуждались в пресловутых советских официальных назначениях.
ВРЕМЯ БЕССИЛЬНО ПЕРЕД СЛОВОМ
Не помню, кто сказал, но мысль помню: время все превращает в прошедшее.
Возможно, все, но порой мне кажется, что все - кроме литературы.
Время может обратить в прошлое скульптуру, картину, музыку, но не Слово.
Время бессильно перед книгой.
Сегодня самыми современными книгами являются "Дон Кихот", "Анна Каренина"...
Время не властно над Шекспиром и Мольером...
А может, Слово и есть Время?
ТРАГЕДИЯ ТУРЕЦКОГО ЯЗЫКА
Вот уже десятки лет турецкое общество в самой резкой форме разделено надвое: на левых и правых, причем, как это ни печально, турецкий язык тоже разделен на, соответственно, язык левых и язык правых.
Думаю, этому трагическому состоянию нет аналога в мире.
ПИСАТЕЛЬСКАЯ АНАТОМИЯ
Наполеон говаривал: "У политика нет сердца, у него есть только голова".
Когда у писателя нет сердца и он пишет только головой, из-под его пера выходят строки, сухие, как доски.
Когда у писателя нет головы и он пишет одним лишь сердцем, его слезы, замешанные на пошлой чувствительности, капают с его писаний, оставляя повсюду невыводимые пятна.
"Анатомия" настоящего писателя не подлежит искусственному расчленению: у него, как и у всякого живого существа, должно быть и сердце, у него должна быть и голова.
ТЕМА ДЛЯ РАССКАЗА
Одна Книга с целью познать действительность пускается в странствия, надеясь в итоге написать собственное продолжение; смотрит она по сторонам, наблюдает жизнь и в конце концов бросается в печь - кончает жизнь самоубийством.
В огне она начинает что-то понимать, но - увы! - уже поздно...
"ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ ГЕРОЙ" ТВОРИТ ДОБРЫЕ ДЕЛА
Гаджи Гара, Мешади Губад, Гурбанали бек - все они "отрицательные герои", антиподы, антогонисты "положительных героев", словом, люди безнравственные.
Представим себе на миг, что в азербайджанской литературе нет ни Гаджи Гара, ни Мешади Губада, ни Гурбанали бека.
Как же обеднел бы тогда духовный мир азербайджанского народа!
ЖЕРТВА КОНЪЮНКТУРЫ
А.Толстой ("Сестры"), К.Федин ("Первые радости"), А.Фадеев ("Разгром")... были талантливыми русскими писателями (в числе многих других одаренных писателей!), и я не сомневаюсь в том, что они были способны создать достойные своего таланта образцы русской литературы ХХ века, но этого не произошло: конъюнктура погубила их всех - кого полностью, кого частично.
ФОЛКНЕР И ХЕМИНГУЭЙ
Фолкнер - гора, все очертания которой просматриваются ясно и четко; он неподвижен, как сама вечность.
Хемингуэй тоже подобен горе, но вот какова ее точная высота? Сегодня ее очертания видятся определенным образом, будут ли они таковыми завтра? Неизвестно, потому что эта гора динамична, изменчива; все его романы, рассказы, очерки просто-таки не могут устоять на одном месте, для них не существует четких плоскостей, они, если так можно выразиться, стереометричны, они дышат, они трепещут...
СТРАДАНИЯ И МУКИ СОИСКАТЕЛЕЙ НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ
Хорошим утешением для соискателей Нобелевской премии, которым никак не удается получить ее, может послужить пример Толстого.
Впрочем, пример не совсем удачен, потому что среди них нет ни одного Толстого.
Перевод с азербайджанского Вагифа Ибрагимоглу
-----------------------
1. Араз Дадашзаде (1936-1990) - азербайджанский литературовед и критик.
Продолжение следует
|
