...Это была самая настоящая мода, мода на индейцев. Мировой кинематограф увлекся этой темой и в течение полутора десятка лет неустанно гнал фильм за фильмом. Чуть ли не каждый месяц на экраны страны (и нашего города) выходила новая картина об индейцах. "Чингачгук - Большой змей", "Оцеола", "Текумзе", "Сыновья Большой Медведицы", "Приключения на берегах Онтарио", "Апачи", "Белые волки", "Сокровища Серебряного озера", "След Сокола"... Большей частью это были фильмы, снятые на гэдээровской студии DEFA. А Главным Индейцем был тогдашний кумир всех наших мальчишек (да и девчонок тоже) югослав Гойко Митич - спортсмен, каскадер, ставший киноартистом и воплотивший на экране образ сурового краснокожего воина и вождя... Стоило кинотеатру вывесить афишу с гордым профилем Гойко - и все, кассовый сбор был обеспечен. Народ ломился на эти фильмы во все залы, большие, средние и малые, и на все сеансы, как основные, так и дополнительные. Ловкачи спекулировали не только билетами в кино - продавались даже мутные снимки, сфотканные с экрана, снимки, на которых Гойко Митич в роли Оцеолы пришпиливает кинжалом к дереву бумагу - лживый договор, сочиненный бледнолицыми...

Кто знает, отчего именно в то время возникла эта киномода? Вспомнили вдруг романы Фенимора Купера, и Карла Мая, и кого-то там еще... и перенесли на экран... Судьба апачей и команчей, делаваров и гуронов, семинолов и чероки, ирокезов и могикан, шошонов и сиу - горестная судьба краснокожих коренных американцев, на чьи земли пришли белые поселенцы и принялись утеснять и вытеснять. В нашем сознании отпечатался образ индейца - сына лесов и прерий, простодушного, но справедливого, сильного, но не подлого, умирающего, но не сдающегося, независимого и свободолюбивого...

Правда, существовали еще и американские фильмы, о которых мы читали в журнале "Советский экран", например; в них индейцы изображались грязными, некультурными, лживыми дикарями, которые так и норовят отнять у белого колониста честно добытое им золото, снять с него самого скальп, а попутно еще и похитить и отыметь по полной программе его жену, белую женщину... Потом я узнал, что это не индейцы научили европейцев снимать скальпы, а совсем наоборот. Белые охотники-трапперы отсекали у застреленных волков хвосты, а с убитых индейцев срезали волосы, потом все это предъявляли в фактории и получали оплату - похвостово и поскальпово. А потом индейцы переняли эту практику - почему бы и нет, собственно? Впрочем, нельзя мазать всех бледнолицых сплошной черной краской - многие из охотников и поселенцев дружили с индейскими племенами и обращались с ними по справедливости...

ArrayСледопыт, например. Или Верная Рука - Друг Индейцев... Равно как и среди краснокожих попадались и негодяи, и предатели... Сложная все-таки штука жизнь. Разноцветная.

А возраст мой и друзей моих тогда был между десятью и пятнадцатью, самый романтический.

Насмотревшись на индейцев в кино, мы начинали, естественно, играть в них. Мы, мальчишки, бегали по нашим бакинским дворам с перьями, воткнутыми в волосы, и издавали боевой улюлюкающий клич, часто-часто хлопая себя ладонью по рту. Но во дворах было все-таки тесно, и игра в индейцев переносилась в парки и скверы города, благо их в Баку всегда хватало - густых, огромных, словно леса. Уж там-то было где развернуться! Мы учились подражать крику животных и голосам птиц, мы учились ступать след в след, мы учились взбираться на деревья и прыгать с них на плечи врагу, мы... Нет, враг, конечно, был условный, мы разделялись на два племени и "выкапывали топор войны". Зато потом, заключив перемирие, мы непременно выкуривали "трубку мира", кашляя и отплевываясь, ибо чаще всего в роли "трубки мира" выступали папиросы "Аврора" или "Казбек", втихаря стянутые у наших отцов. Если же отцы обнаруживали пропажу, то по нашим задницам щелкали ремни, нанося своего рода боевую раскраску... Мы переносили экзекуции стойко, как и полагается уважающим себя индейцам у столба пыток. И лексикон наш был соответствующим: родные дома мы небрежно называли "вигвамами", девчонок сурово именовали "скво", а ходовыми выражениями у нас были "Хао - я все сказал!" или "У меня не два языка" (если кого-то подозревали в обмане).

Однако плох тот индеец, который не имеет оружия! Томагавков у нас не было (где их было взять, томагавки-то?), ножи у нас отнимали родители, зато мы мастерили луки и стрелы! У кого-то луки получались лучше, у кого-то хуже, но делали мы их все одинаково: из упругой ветки орешника, очищенной от коры и заостренной с обоих концов. Тетивой служила бечевка, шпагат или тонкий провод. Со стрелами возни было больше. Это ведь не просто круглые палочки (их нам поставлял пожилой сосед, он изготовлял клетки для птиц и у него было множество заготовок для жердочек; правда, с одним условием - чтобы мы никогда не стреляли по людям и по птицам). К стрелам ведь полагаются еще и оперение (а то они будут плохо летать), и какие-никакие наконечники (а то втыкаться не будут, и в чем же тогда кайф?). Ну, наконечники мы получали так: клали на трамвайные рельсы старые гвозди, и проходящий трамвай вмиг раскатывал их в лепешку! А оперения мы вырезали из полиэтилена. Не из натуральных перьев, нет. Натуральные птичьи перья нам нужны были совсем для другого. Правильно, в волосы втыкать, как вы догадались?

Сначала вокруг головы повязывался широкий красный лоскут. Потом в волосы вставлялись перья. Тут уж кому как повезло: у одних пацанов это были голубиные перья, у других - петушиные. Но предметом всеобщей зависти был Рафик из восьмого подъезда: будучи в зоопарке, он ухитрился выдернуть перо из хвоста здоровенного попугая ара. Когда Рафик нарочито небрежно втыкал в свою шевелюру длинное, пестрое попугайское перо, мы просто стонали от зависти.

Что еще? Ах, да, боевая раскраска...