Исахан позвонил после Новруза, под вечер. Я на даче поливал деревья. Откуда звонил он - не знаю. Воображение рисовало постель с капельницей. Поэтому не спросил.

Но говорил он весело, своим прежним, обожаемым мной голосом, а когда я сказал, что вчера с Гулу Магеррамли и Зейналом Мамедли вспоминали его, вовсю расцвел.

Болтали мы долго. О разном. Да и неважно о чем, просто оба тянули разговор. В конце я осторожно осведомился о его здоровье. Он рассмеялся, сказал, что все уже почти позади, пропустил мимо ушей мое предложение встретиться, когда будет в Баку, спросил телефон Гулу и Зейнала и попрощался.

Не понял я, что он прощается навсегда.

Что осталось в моей памяти об Исахане Ашурове, кроме последнего звонка? Пытаюсь связать во единое нить воспоминаний, разорванную поразившим меня известием о смерти Исахана на множество маленьких кусков. Не получается. Кусочки, одни кусочки. То, как еще в советское время, будучи начальником следственного отдела Товузской милиции, Ашуров устраивал для своих подчиненных и коллег уроки азербайджанского языка, пытаясь объяснить им, что даже обвинительное заключение должно быть написано человеческим, а не кондовым канцелярским языком, потому что оно - о человеке! То, как 3 июня 1993 года Ашуров обезвредил шайку Сурета Гусейнова под Сейфали и арестовал нескольких членов банды (допрашивал он их в Газахе при мне). То, как Ашуров выбил челюсть одному из командиров Сурета Гусейнова, посмевшему предложить ему, кадровому офицеру, замарать честь мундира и за щедрое вознаграждение перейти на сторону бунтовщиков. Я при этом не присутствовал, но потом носил Исахану в тюрьму в качестве гигиенического средства чеснок, где он отбывал наказание за свой, на мой взгляд, в высшей степени благородный поступок. Абсурд! Ведь государство наказало человека за то, что он не стал изменять своему долгу перед этим самым государством и, поставив на кон собственную жизнь, защищал конституционный порядок.

Помню, как несколько лет назад Исахан почти обиделся, когда я предложил ему прочитать авторский текст за кадром в небольшом фильме о гражданском обществе: "Я что, диктор?" Но ведь у него действительно был внушительный голос и внушительная роль в становлении этого самого гражданского общества! Как замечательно, что я тогда все же смог уговорить Исахана.

ArrayДругой записи с его голосом у меня не осталось.

Еще я помню нашу первую встречу. Рассказывать не буду, лучше ознакомлю вас с одним эпизодом из своего, не судите строго, романа-репортажа, который спешу закончить до дня рождения. Ведь жизнь течет меж пальцев человека, как сыпучий абшеронский песок, и в любой момент может вытечь. Как просочилась она меж длинных, красивых и совсем еще не старых пальцев Исахана Ашурова...

"25 марта 1990 года. Столкновения между азербайджанцами и армянами еще не переросли в крупномасштабную войну. В городах и селах проливается кровь, стремительно растет число беженцев, но еще никто не нарушил ничью границу, не захватил чужую территорию. До вчерашнего дня. В ночь на 24 марта армяне перешли границу, вошли в Баганис Айрым, разрушили село, убили десять человек. Остальные спаслись бегством.

Наутро я уже в Газахе в командировке, в центральном районном парке беседую с беженцами из Баганис Айрыма. Каждый рассказывает свою версию, не знаешь даже, кому верить. Один из руководителей органов милиции соседнего района Исахан Ашуров тоже здесь. Я слышал много историй об этом отважном человеке. Ашуров предлагает поехать с ним в Баганис Айрым увидеть все своими глазами и снять на видеокамеру и фотоаппарат. Он уверен, что в селе сейчас никого нет, армяне контролируют его на расстоянии. Водитель Ашурова, здоровенный парень по имени Махир, доставляет нас до Баганис Айрыма без приключений. Просто не верится, что в таких красивых местах, сотворенных Богом в пример рая и окруженных фруктовыми садами и холодными родниками, люди грызут друг другу кости, пьют человеческую кровь. Но воздух пропитан страхом и трупным смрадом. Тишина, как гигантская паутина, окутала все селение и повисла на макушках деревьев. Как будто она властвует здесь не всего лишь день, а целое столетие. Даже собаки не лают. В селе около ста хозяйств, уцелевших мало, большинство разграблено и разрушено, некоторые дома сожжены дотла. В одном из сожженных домов мы находим пять обугленных трупов. И не разберешь, где стар, а где млад. Но один - совсем крохотный: от ребенка осталась лишь горсть золы в металлической кроватке. Беженцы ведь рассказывали, что дом Аслиевых подожгли сразу со всех сторон, и никто из находящихся внутри не смог выбраться. Наверное, это они. Ашуров от злости грызет губы, но камеру из рук не выпускает, работает вместо меня. А я судорожно глотаю слюну, чтобы не вырвать. Махир, дежуривший у входа в дом, зовет нас: "Надо уходить, нельзя здесь долго оставаться"...

Однажды, много лет спустя, когда я вспоминал те дни, а потом плавно перешел к вечно актуальной теме "За что боролись?", Исахан сказал: "Мы дыханием своим растопили огромную глыбу льда, теперь вынуждены пройти через оставленную ею грязную лужу". Я спросил, чьи эти мудрые слова. Исахан назвал Нихала Атсыза. Я перелопатил все его творчество, но ничего похожего не обнаружил. А когда рассказал об этом Исахану, он даже не вспомнил, что говорил такое.

А может, это прекрасное высказывание, почти предвещание, принадлежит самому Ашурову?

Уверен.., нет, не уверен, скорее, надеюсь, я ни в чем не виноват перед Исаханом. Но откуда в душе это чувство вины, зародившееся там с того момента, как я узнал о кончине в вашингтонской клинике одного из достойнейших людей Азербайджана? "Откуда эти сумрачные тени и этот крик тревоги журавлей?" Оно, это чувство, каждый раз сжимает и долго не отпускает мое горло, когда уходит из жизни очередной достойнейший, но не успевший раскрыть свой громадный потенциал человек: Наджаф Наджафов, Вагиф Ибрагимоглу... Вы просто сядьте и попытайтесь составить список тех, кто на очереди. И увидите, какой этот список длинный. И поймете, как страна богата достойными, честными, умными людьми, талантливыми специалистами. И спросите себя, тогда почему у нас, кроме нефти, ничего качественного своего нет: ни образования, ни здравоохранения, ни юриспруденции, ни журналистики? Спросите: где эти люди, которые способны преобразить нашу сверкающую с фасада, убогую изнутри действительность, почему они всеми правдами и неправдами вытесняются из общественной жизни, оказываются вынужденными запереться, по меткому выражению Довлатова, "в монастыре собственного духа", и уходят от нас, не осуществив свои замечательные идеи, не раскрыв все свои способности: талант юриста, журналиста, режиссера? Господь не обделил Ашурова ничем: видный, умный, образованный, с прекрасным чувством юмора и завидными профессиональными данными. Но зря творец так старался. Системе не нужны эти качества, она отвергает таких людей, наказывает, считая их, в лучшем случае, подозрительными, а в худшем - врагами.

Ничего не испытали, даже толики персональной вины за эту великую несправедливость в нашей общественной жизни не почувствовали? Тогда, может быть, стихами? Исахану они нравились.

Кто-то высмотрел плод, что неспел, -

Потрусили за ствол - он упал...

Вот вам песня о том, кто не спел,

И что голос имел - не узнал...

Смешно, не правда ли? Ну вот, -

И вам смешно, и даже мне -

Конь на скаку и птица влет, -

По чьей вине?..