"...Голодание... открыло мне такое в человеческой природе, когда чувство голода превращает нервную систему в голые провода. Таким состоянием можно как угодно манипулировать людям сытым. Я до того не знал, что такое голод. Теперь знаю, как недостойно, трудно, даже опасно быть голодным" (Муслим Магомаев, "Воспоминания живут во мне"). "Главное табу в жизни: человек должен умереть раньше, чем его обесчестят" (Фазиль Искандер, "Ценность человеческой личности").

Если бы Ной назначил меня вахтенным и поставил у трапа своего ковчега, я бы ни за что на свете не пустил на корабль тварь под названием Алчность. Я видел, как она разъедает души, ссорит друзей, разрушает семьи, дома и города, развращает власти, побеждает армии, и почти всегда взамен на достаток, который приносит, но отнимает у людей их честь.

Алчность - купец, который на самом деле ничего не продает, а лишь покупает - человеческое достоинство и честь.

Но было прекрасное время, когда я всего этого еще не знал. Был дарующий надежду 1988 год, а я, молодой заведующий отделом популярной газеты, которая так и называлась - "Молодежь Азербайджана", еще многому верил. Жизнь бурлила, вокруг нас что-то старое стремительно разрушалось, и на его месте так же стремительно что-то новое воздвигалось. Тогда нам казалось, что разрушающееся - это тоталитаризм, унизительное прошлое; а строящееся - это демократия, достойное будущее.

Оказалось, не все так просто...

Так вот, в те времена один из кооперативов по организации досуга молодежи - сейчас бы его назвали "продюсерской компанией", в руководство которого входили ныне покойный Чингиз Мустафаев и, слава Богу, здравствующий Расим Иманов, пригласил в Баку на концерт группу "Аквариум". Это было круто - "Аквариум" находился на вершине славы, и смело - Гребенщиков считался одним из тех, кто вдохновлял людей на строительство того самого нового, еще раз подчеркну, как тогда нам казалось, достойного будущего. Мы договорились с организаторами концерта, что наш внештатный корреспондент будет целый день сопровождать группу, а потом напишет репортаж как бы "изнутри аквариума". И мне навсегда врезалась в память одна деталь этой статьи, вернее, интервью (а репортаж все-таки не получился).

...Увидев, как долго и задумчиво смотрит в окно Борис Гребенщиков, наш корреспондент подошел к нему и спросил:

"Что же вас так мучает?"

"Чувство собственного бессилия, - ответил кумир молодежи. - Когда видишь, что вокруг тебя творится безобразие, а ты не в силах кого-либо остановить, что-либо изменить".

Я знал многих людей, которых злило, мучило и душило чувство собственного бессилия. Вижу легкое раздражение искушенного читателя, вызванное словом "много".

ArrayДа, на самом деле такие люди всегда были в меньшинстве в своем отечестве. Но здесь я говорю "много", имея в виду то, что сегодня их стало еще меньше. Гораздо меньше. Вот ведь парадоксальная вещь! В советское время, которое мы воспринимаем как период тотального унижения чести и достоинства всего народа, у журналистики все же было свое достоинство, была профессиональная честь. Я помню, сколько интеллигентных и высокообразованных людей было в этой среде. Пусть они заблуждались, но эти люди служили тому, чему верили, а не тем, кто больше платит, у них были свои принципы, табу, святыни. Черт возьми, я даже помню белогвардейскую песню, переделанную в студенческий гимн, который мы в конце 70-х годов, еще желторотыми журналистами, распевали на вечеринках:

"Господа журналисты, Я прошу вас учесть: Кто создал себе имя, Тот не спас свою честь!"

Но как же так случилось, что в результате двух десятилетий борьбы за свободную и независимую прессу мы не смогли ничего путного ни создать, ни спасти?! Даже тот ореол романтичности, который скрывал от посторонних глаз обезображенное постсоветским сюрреализмом лицо азербайджанской журналистики, вдруг растворился, спал, как "с белых яблонь дым". И в знойное лето 2008 года под сводами бывшей синагоги, превращенной в Театр песни, вдруг наша журналистика оказалась совершенно голой. Стало очевидно, что сегодня она представляет собой армию полуголодных, полуобразованных, но еще не успевших полностью избавиться от таких пережитков прошлого, как честь мундира, пресс-солдат во главе с медиакапитанами, многие из которых уже превратились из постоянно недоедающих боевых офицеров в сытых начальников продовольственных складов.

Стало ясно, что жизненным кредо большинства стало слово, которое некогда можно было прочитать на табличках, закрепленных над окнами старых бакинских трамваев: "Не высовывайся!"

Не хочу описывать в деталях сегодняшнее состояние журналистики, которую в народе чаще всего упоминают крепким словцом "продажная", во власти с усмешкой называют "свободная, однако недостаточно профессиональная", а в международных организациях стыдливо обозначают дипломатичным, не совсем для многих понятным выражением "безответственная". Я просто напомню, что некогда мы испытывали большую гордость, демонстрируя свою принадлежность к этой профессии. А сейчас многие мои коллеги говорят, как порой становится стыдно признаться, что они тоже журналисты.

По всем районам Азербайджана рыскают многочисленные дети лейтенанта Шмидта с удостоверением сотрудника прессы, выклянчивая деньги, обед в ресторане, ну, на худой конец, бензин для своего автомобиля. Но не там и не в этой мелюзге корень проблемы. Это хвост, который легко отрезать. Проблема в умах, в тех, для кого журналистика стала уже не призванием, а лишь прикрытием их бизнесдеятельности, трамплином для осуществления политических амбиций. Они забыли, что когда-то в своих сочинениях на тему "Почему я выбираю профессию журналиста?" писали: "Потому, что это самая романтичная и нужная в мире профессия", "Потому, что хочу помогать людям и наказать зло", "Потому, что армия защищает страну и народ, а журналистика - защищает общество". Я представляю, что бы они написали теперь, если их усыпить под гипнозом...

Но нет качественной журналистики без большой ложки идеализма и романтики. Если бы Зардаби был рационалистом, если бы в нем была хоть капля алчности, мы бы датировали день рождения азербайджанской журналистики не 1875 годом, а более поздним числом. Некоторым не нравится название основанной Зардаби первой газеты - "Экинчи" (Сеятель), а кое-кому кажется, что от него прямо-таки исходит запах коровьей лепешки. Но никому, слышите, никому не приходит в голову обвинять Гасан бека в тайном служении власть имущим, в развращении общественных вкусов, в бездуховности, в том, что он, презирая общенациональные интересы, выполнял заказы интригующих между собою ханов. Тогда почему же многие сегодняшние коллеги Зардаби, называющие себя его последователями, со спокойной совестью и "тайно служат", и "развращают", и "выполняют заказы"? Более того, они не видят в этом ничего зазорного, они уже нашли удобную для себя формулировку и даже могут обидеться, когда кто-нибудь напоминает им о существовании профессиональной чести и достоинства. Мне рассказывали, как совсем на днях один из наших известных "медиакапитанов", провозглашая тост за сидящих вокруг стола коллег, сказал: "Ну, мы же продались не толстосумам какой-нибудь вражеской страны, а собственным олигархам"!!!

...Иногда, взглянув на расплывшиеся лица и заглянув в прохудившиеся души иных коллег, понимаешь, что вокруг творится безобразие. Балом правит алчность, а Ноя все нет и нет. И ты не можешь никого остановить, ничего изменить, объяснить, что нельзя так жить. Тогда хочется попрощаться с ними по-старинному, чуть приподнять шляпу и сказать: "Честь имею, господа!", а потом выйти и закрыть за собой дверь. Но некуда: так прижали, что еще один шаг назад - и можно упасть в глубокую пропасть бесчестья.

* * *

Вот тебе на! Хотел написать обо всех нас, получилось - о журналистах..