Историю становления и развития гражданского общества в Турции можно отсчитывать по-разному. Если под последним понимать возможность существования относительно свободной ассоциации вне строгих границ, очерченных государством, то можно говорить о вызывающем уважение, практически полуторавековом опыте гражданского общества в стране. Ведь социально-политический вес общественных движений и организаций в период "поздней" Османской империи (1850-1923) был весьма значительным. В то время создавались и функционировали благотворительные институты, независимые от центральной власти и образовавшие сеть социальной солидарности. После провозглашения Турецкой Республики как современного государства появились различные организации, действующие вне политики, но в тесном сотрудничестве с государством.
В период становления государства-нации (1923-1945) и оформления многопартийной системы и парламентаризма (1945-1980) центральная власть сохраняла за собой роль главного и наиболее влиятельного субъекта политических, социально-экономических и культурных отношений. Тем самым и институты гражданского общества подпадали под косвенный, а иногда и прямой контроль со стороны государства. Ведь сама схема "централизованной" модернизации "сверху" базируется на идее прочного единства общества и государства, предполагает существование "независимых" ассоциаций, действующих на принципах служения власти и ее нуждам, а не по законам социальных отношений, основанных на личных. Государство придерживалось тактики сужения и перекрывания каналов взаимодействия между гражданским и политическим обществом через введение соответствующих конституционных норм. В результате стремление создать гражданское общество как главный противовес государственной машины оттесняло на задний план необходимость развития их конструктивных взаимоотношений через политическое общество.
Доминирование государства, его контроль над публичной сферой и общественной жизнью, неуклонно возрастая в годы военных переворотов (1960, 1971, 1980), сохранились и после перехода к многопартийности в 1945 г. и принятия курса на демократизацию страны, даже несмотря на возникновение крупных торгово-промышленных союзов, палат и т.д. На процесс приближения турецкого общества к гражданскому состоянию сильно влияли и этнорелигиозные конфликты: обострение курдского вопроса и проблемы исламской идентичности, их политизация в 1980-е и 1990-е гг. служили формированию соответствующих подходов к гражданскому обществу и его институтам, диктуемых принципами национальной безопасности и выражавшихся в налаживании правовых механизмов давления и контроля над НПО.
Даже отмена конституционного положения, запрещающего политическую активность НПО, в 1995 г. не способствовала налаживанию отношений между политическим и гражданским обществом. Кроме того, после известных событий 28 февраля 1997 г., объявления исламских движений главными врагами демократии и отставки правительства Неджмеддина Эрбакана, отношение политического общества к гражданскому и особенно к НПО, идентифицирующим себя с исламом (умеренным или радикальным), стало еще более бескомпромиссным. В результате политическое и гражданское общества оказались отделены друг от друга, утверждаясь фактически за счет друг друга.
ArrayБольшинство исламских организаций стало придерживаться концепции радикальной трансформации существующего общественного устройства, открыто отрицая принципы турецкого национализма и противопоставляя ему исламскую концепцию уммы. Вызвано это было рядом объективных факторов.
Неэффективность политического класса вместе с высокой степенью его коррумпированности породила радикальные настроения в обществе, стремление создать альтернативную политическую систему, где не будет место прежним дискредитировавшим себя элитам. Исследования экспертов по проблемам гражданского общества, деятельности крупных умеренных и радикальных исламских НПО в 1990-е и 2000-е гг. только подтверждают прямую зависимость их радикализации от степени вытеснения из публичной сферы. Нельзя упускать из виду, что субъекты гражданского общества - это не только движения и НПО, выступающие за демократизацию и укрепление либеральных ценностей, но также и социальные течения религиозного и фундаменталистского характера, ратующие за установление взаимоотношений между обществом и государством на коммунитаристских принципах. Поэтому для взвешенной оценки гражданского общества необходимо рассматривать его субъекты с точки зрения их ценностных и стратегических ориентаций.
Проблема ценностной и сущностной "делимитации" - одна из самых острых для гражданского общества в Турции, которое представляет собой сферу не только демократической активности, но также является полем самореализации "антидемократических" сил. Конечно, нельзя утверждать, что любое движение, придерживающееся исламской идентичности, выступает с позиций коммунитаризма и противников плюралистического общества, как считают кемалисты, весьма значительная часть умеренных исламских движений придерживается либеральных ценностей, борется за расширение гражданских свобод через существующие демократические институты, упускать их из виду было бы ошибкой. Одним из наиболее репрезентативных примеров таких движений является отколовшаяся от "Милли герюш" Партия справедливости и развития (ПСР) Реджепа Эрдогана. ПСР открестилась от исламистских корней и стала идентифицировать себя как "консервативно-демократическая" партия, сторонник светскости и национализма, защитник ценностей демократии и прав человека. Такая позиция до последнего времени позволяла сохранять нейтральные отношения между армией и правительством Реджепа Эрдогана.
Однако в сфере взаимодействия центральной власти и гражданского общества ожидаемого прорыва не произошло. Как и в случае со многими инициированными ПСР реформами, отношение правящей партии к гражданскому обществу и различным его группам страдало двойными стандартами. Может показаться странным, но ПСР приложила немало усилий, чтобы не допустить или свести к минимуму влияние гражданского общества на выработку и принятие политических решений. Вместе с этим правящая партия не переставала обращаться к гражданскому обществу за поддержкой и одобрением своей политики, особенно в те моменты, когда традиционные секулярные институты (армия, университеты) и кемалистская элита становились на пути проведения масштабных реформ.
Немудрено, что эта игра в одни ворота вызвала вполне понятную и оправданную негативную реакцию со стороны НПО. Так, в марте 2005 г. консультативный совет по правам человека при премьер-министре, в состав которого входили представители крупнейших общественных организаций, подал коллективное прошение об отставке в знак протеста против "номинального, а не реального использования этого органа со стороны правительства".
Показателен пример разработки и принятия нового Уголовного кодекса в 2004 г., когда власти всячески препятствовали публичному обсуждению его положений. Схожая ситуация возникла и в 2007 г. с проектом новой Конституции. Были даны громогласные обещания ее широкого всенародного обсуждения. И что же? Обещания остались невыполненными.
Приверженность ПСР принципам культурного и религиозного плюрализма также находила свое отражение в лозунгах и пропагандистских акциях больше, чем в реальной внутренней политике: за провозглашением необходимости "обновления светскости" в обществе стали расти религиозный фанатизм и неприятие этноконфессиональных меньшинств. Вспомним ситуацию с запретом на ношение хиджаба, когда это символическое право беспрепятственно выражать свою религиозную принадлежность отодвинуло на второй план необходимость всех других гражданских свобод. Далее, разразившееся и раздутое в 2008 г. "дело Эргенекон" и уголовное преследование бывших военных . Все это лишний раз подтверждает тезис о господстве одного мнения как отличительной черты политической культуры турецкой государственной элиты и гражданского общества: когда более представительная социальная группа утверждает неоспоримость своей культурно-политической платформы и навязывает ее социальной группе, обладающей в данной ситуации меньшим ресурсом.
Исторический опыт Турции дает нам пример того, насколько трудно реализовать формулу "государство плюс гражданское общество" в условиях живой традиции сильной центральной власти с устойчивыми чертами авторитаризма. Стремление к доминированию в разных сферах общественной жизни, радикальный характер реформ и модернизация "сверху" и т. п. - все эти черты турецкой политики служили разрастанию пропасти между государством и обществом. Многие социальные группы при этом намеренно отчуждались как "невписывающиеся" в выстраиваемую парадигму "нового турецкого общества". В совокупности это делало практически невозможным выработку "коллективной политической идентичности", способной выступить объединяющим и консолидирующим фактором для большинства.
Укрепление позиций гражданского общества как противовеса "абсолютной власти государства" в 1990-е гг. создало иллюзию того, что вскоре политическая система станет открытой для самых разнообразных социальных групп и приобретет черты плюралистической демократии. Однако нежелание власти идти на уступки гражданскому обществу, ее отказ от широкого сотрудничества служат дальнейшему обособлению общества и государства, их стремлению к самореализации за счет друг друга. В конечном итоге при росте влияния гражданского общества в нем могут возобладать радикальные течения, и маятник турецкой политики вновь качнется в сторону ужесточения режима "во имя спасения демократии".
|
