Если хаотичная динамичность в обществе все еще более-менее сопровождается сосредоточенностью и вдумчивостью, на повестку дня выступает проблема не только материального благосостояния различных социальных групп и населения в целом, но и сущности нравственного восприятия, из чего складывается духовный потенциал, являющийся нормативным регулятором в структуре социума.
Какие именно факторы есть приоритетный определитель в общественных отношениях и развитии - тема, обсуждаемая в различные исторические периоды, с целого ряда противоречащих друг другу теоретических и практических позиций, но бесспорно, что мораль в том или ином значении есть феномен актуальный для индивида и человеческой совокупности всегда, поскольку личностное и массовое сознание, вне зависимости от признания примата первого над вторым или наоборот, есть в том числе необходимое условие для социального действия и ориентации.
После распада Советского Союза и восстановления независимости в азербайджанском обществе как будто бы даже не существовало остроты проблемы моральных установок, структурирования ценностной системы и укрепления нравственных начал.
Конечно, досадливое "Ну почему мы такие?" звучало при определенных ситуациях и тогда, но казалось, что для популярного в дискурсе того времени национального становления у нас есть почти все: энергоресурсы, хоть и короткое, но славное прошлое независимой государственности (вспоминались и более "давние эпохи", которые связывались с географическим и этническим примерами), как говорится, крепкие традиции, высокий уровень благородства, эффективной активности, самоотверженности, содержательной самодостаточности у "политических борцов" и "творческих элит", то бишь интеллигенции.
В дальнейшем, правда, текучие и стратегические государственные проблемы предопределили чаяния о "сильной руке" по причине отсутствия "политического и административного профессионализма", и вот здесь уже, возможно, нужно было бить тревогу по поводу несостоятельности и интеллигенции как социального института. В данном случае целесообразнее было бы говорить больше о незрелости, чем мягкотелости наших "представителей умственного труда и созидателей духовных благ". Незрелость в будущем, возможно, и была преодолена в некотором роде, но "потребительство", которое нередко управляло критическим настроем немалой части наших "светлых умов" и притупляло чувство "индивидуальной и социальной ответственности", позволило воспользоваться также советским опытом и держать "нужных людей у кормушки".
А ведь претендующие на то, чтобы определение "интеллигент" было относимо к ним, могли, может быть, предвосхитить ожидания о том, что данной категории будет придан новый смысл, когда ассоциации с немалым количеством негативных понятий "совковых времен" станут невозможны.
Но, рассуждая относительно того, "как все могло быть", и игнорируя назидание "История не терпит сослагательного наклонения", порой возникает убеждение, будто мы имеем сегодня то, что есть, потому как те, которые якобы были призваны отстаивать передовую, изначально видели или вынуждены были видеть свое "подлинное существование" (тут вспоминаются принципы концепции личностного бытия европейских экзистенциалистов) в обыденности и повседневности в том понимании, как в необходимости в лучшем случае переждать, а значит, так или иначе приспособиться. Поэтому так часты были ссылки на то, что на самом деле они противостоят "всему нехорошему" то творчеством (вместе с тем некоторые из них оды не только читали и читают, но и писали и пишут), которое бичует и вседозволенность, и коррупцию, и лизоблюдство, то молчанием (здесь также не столь последовательно), а иногда и вовсе отрешенностью, как "сопротивлением злу ненасильственными методами". Кстати, в этом направлении "молчуны и тихие борцы", которые в большей мере при возможности снисходительно соглашаются, а если нет "настаивающего", напоминают, что они из касты "интеллигентов", воспользовавшись сопоставлением и противопоставлением терминов "интеллигент" и "интеллектуал", не прочь иногда надеть на себя тогу интеллектуала.
Тут, бесспорно, все исходит из возможности применить свой образ в различных ситуациях, так как "интеллектуал", думается, вроде не обременен сократовским убеждением "Мудрость есть добродетель", и в подобном положении дел можно рассчитывать на значимость как "выдающийся писатель, талантливый живописец, ученый с мировым именем", ну или, к примеру, хотя бы "квалифицированный специалист", что в том же прогнозируемом "постиндустриальном обществе" есть уже претензия на "элитарность".
Между тем, наверное, закономерность "Вакуум должен чем-то заполниться" есть неизбежность, и отсутствие противостоящей интеллигенции позволило за эти десятилетия проповедовать "честность и справедливость" тем, для кого якобы патетика "пожертвовать всем ради идеи" есть жизненное кредо, и тем, кто будто бы готов направить все свои силы на то, чтобы в стране конкретно работали законы, были независимы суды, действовал парламент и сформировалась устойчивая гражданская самоидентификация. Этих лиц, которые создавали "монитор" и отображали "реалии Азербайджана", по тем или иным причинам, в тех или иных интересах превращали (именно превращали) в новых "национальных героев" "узников совести" и "вестников истины".
Во всех обществах в разные годы бывают события, которые характеризуются как ситуация, когда выражаясь эзоповским языком, "моськи получают возможность лаять на слона". Но, если нет "слона", то выходит и "моськи нет". Вот и получается, что живем, если несколько перефразировать русского баснописца, когда "и слон у нас в диковинку, и моська даже в представлениях не сильна".
|
