(Продолжение. Начало см. "Зеркало" от 30 мая, 6, 13, 20, 26 июня, 4, 11, 18, 25 июля, 1, 8, 15, 22 и 29 августа 2009 г.)

МИССИЯ ВЕЛИКИХ ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КНИГ

Наконец-то прочел "Манон Леско" (все собирался, но как-то руки не доходили...) и только что отложил книгу.

Словно тяжелый груз упал с моих плеч.

Сейчас пятый час ночи (утра?), но никак не уснуть...

Под занавес средневековья Европа одна за другой выдала общечеловеческие книги: "Декамерон", "Дон Кихот", "Робинзон Крузо", "Гаргантюа и Пантагрюэль", "Гулливер", "Мюнхгаузен", и эти книги стали своеобразными "стволовыми клетками", из которых "отпочковались" новые клетки, новые литературные направления со своими взглядами на характер, чувство, отношение к жизни, давшими жизнь современной мировой прозе и обращенными в будущее общечеловеческой литературы.

К общечеловеческим книгам, безо всякого сомнения, относится и "Манон Леско": линия "куртизанки" в мировой литературе наглядно нисходит к этому произведению.

Яркий пример тому - новеллы Мопассана.

И даже если очень внимательно и аккуратно проследить, можно увидеть: генетические и типологические "корни" флоберовской мадам Бовари и толстовской Анны "произрастают" из "Манон Леско".

ШОУ НЕ МОЖЕТ "УБЕЖАТЬ" ОТ ДРАМАТУРГИИ

В сущности, новеллы Шоу - от коротенькой "Воскресный день среди холмов Суррея" до объемной "Чернокожая девушка в поисках Бога" - это одноактные пьесы.

Все в них театрально: все события, персонажи и их поведение словно бы происходят на сценических подмостках, и даже чувства и эмоции героев слегка сценически подчеркнуты.

Полагаю, не случайно в одном из лучших своих рассказов - "Сцена из семейной жизни Фрэнклина Барнабаса" - Шоу отдает предпочтение диалогам: драматург победил в нем рассказчика.

СМЕРТЬ ГЕРОЯ ОПИСЫВАЕТСЯ СТИХАМИ

Ричард Олдингтон всем своим существом настолько ненавидел войну, что в завершающей части романа "Смерть героя" проза не в состоянии выразить в полном объеме его чувство ненависти, и, скорее всего, именно поэтому эпилог романа автор... пишет стихами.

НУШИЧ ЛЮБИТ СЕРБОВ И ВЛЮБЛЯЕТ В НИХ НАС

Допускаю, что какой-нибудь пылкий серб может считать юмористические рассказы Бронислава Нушича оскорбительными для сербов и даже обвинить автора в том, что он позорит соотечественников перед всем миром (точно так же, как некоторые слишком "ранимые" патриоты обвиняют в подобном нашего Дж.Мамедкулизаде).

В то время как все обстоит с точностью до наоборот.

Нушич только и делает, что влюбляет нас в сербов.

НОВЕЛЛЫ МОРУА РЕАНИМИРОВАЛИ ВСЕ ЕГО ТВОРЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ

Достаточно долгое время Моруа был для меня прекрасным писателем, автором биографических романов о Байроне, Дюма, Шелли, Флеминге, и, естественным образом, в моем представлении он отождествился с образом "архивного писателя" (для наглядности вспомним абсолютно аккуратный, чистый и отглаженный дорогой костюм, слегка попахивающий нафталином и потому, несмотря на весь свой лоск, прочно привязанный к прошлому).

И вот на днях произошло знаменательное, конечно же, для меня, событие.

Прочел рассказы Моруа, и они произвели на меня такое неожиданно сильное впечатление, что образ "архивного писателя", укоренившийся в моем представлении, вдруг ожил и покинул полумрак архивного помещения. Эти рассказы, в особенности "Анадиа, сестра...", "Проклятие золотого банана" и "Отель "Танатос" реанимировали мое застарелое представление о Моруа, вдохнули в него жизнь, освежили и обогрели его.

Теперь я уже не ощущаю запах нафталина, исходящего от красивого, мастерски сшитого дорогого костюма - он полностью выветрился.

Веет свежестью...

ПУТЬ К "СМЕРТИ" ПРОЛОЖЕН ЧЕРЕЗ "ЖИЗНЬ"

У меня скопилась достаточно внушительная кипа стихотворений молодых поэтов, опубликованных в печати; собираюсь прочитать их в удобной для этого обстановке, без спешки и все сразу.

Такая возможность представилась в это воскресенье: был в Загульбе (1), никто и ничто мне не мешало. Читаю внимательно.

Очень скоро выяснилось одно общее для молодых поэтов пристрастие: тема смерти. Все они - разные по степени таланта, глубине мировидения, приверженности к эстетическим критериям - сгруппировались для меня на одной позиции по отношению к этой теме.

"Так хочется умереть", "Где ты, смерть моя?", "Тоска по холоду могилы", "Как хорошо, что смерть царит над миром", "Повеяло дыханьем смерти", "Желанье умереть обуяло меня" и т.д. и т.п. - все эти (и многие другие!) строки словно бы вышли из-под одного пера.

Банальная, но, тем не менее, неопровержимая истина: жизнь сама по себе сложна, и ее художественное отражение - дело непростое. Не познав жизни (конечно же, по мере возможности! Ибо абсолютное постижение невозможно по определению, я в этом глубоко убежден, но стремление к этому обогащает художника, если он верно осознает приоритеты творчества), не пропустив ее проявления через себя, писать о жизни невозможно. Вернее, никто не запретит писать (чем в разные времена и эпохи пользовалась многочисленная рать дилетантов и просто людей, одержимых болезненной страстью к писанию), но любое произведение, написанное без глубокого и сугубо личностного постижения жизни будет нечем иным, как макулатурой (за примерами далеко ходить не надо...).

Что же касается смерти, то здесь все обстоит гораздо сложнее.

Вся история мировой литературы неопровержимо доказывает: только тогда писатель бывает способен дать художественное выражение смерти, когда он смог пройти долгий, полный потерь и обретений путь, ведущий к последней точке бытия, пройти его не бездумно, а осмысляя, оценивая (и переоценивая!) пройденный путь.

Сегодня у меня возникло убеждение-ощущение, что часть наших молодых поэтов, не умея (и не смея!) писать о "жизни", предпочитает выигрышную, на их взгляд, "тему смерти"...

РЕВНОСТЬ К "АННЕ КАРЕНИНОЙ"

Читая "Анну Каренину", даже просто перелистывая страницы этого романа, я начинаю ревновать его ко всем.

Возникает жгучее желание запрятать его от посторонних глаз, чтобы никто, кроме меня, не смог видеть "Анну Каренину".

Будто он (роман!) - обнаженная любимая женщина, чья нагота предназначена только и только твоему взору...

О ГУМБЕРТЕ

Бесспорно, Гумберт (2) - интеллектуал.

Однако его интеллектуальность прямо пропорциональна его же беспомощности.

Порой он смешон и жалок.

И еще: Гумберт олицетворяет собой самого беспомощного убийцу в известной мне художественной литературе.

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ МИССИЯ ЛИТЕРАТУРЫ

Одна из миссий литературы - сохранение и продление генетической памяти.

...Корни моей родословной нисходят до 8-го колена, которое персонифицируется личностью Ходжа Ахмеда Эфенди, переселившегося из Эрзурума в Карабах и обосновавшегося в местечке Сараджик нынешнего Физулинского района. Более ранних и точных сведений у меня нет.

Кто-то может знать свою родословную до 10-го, 15-го и даже 20-го колена и довольствоваться этим за неимением более ранних сведений.

В пересчете на годы это составляет, приблизительно, 250, 300, 350, лет и древность родословной исчерпывается этими цифрами.

Свое известное стихотворение, газель, начинающуюся строкой "Похитила душу мою лунолико-бездушная дева...", Гасаноглу (3) написал 700 лет назад, и это произведение - в сущности единственная страховка моей памяти, ибо эту газель мог читать или слушать один из моих прямых предков - человек, имени которого я не знаю, но который был современником Гасаноглу и мог из первых рук получить его газель, наслаждаться ею и размышлять о ней.

Для араба такой "зарубкой памяти" являются сказки "Тысяча и одна ночь", для фарса (перса) - "Шахнамэ", для испанца - "Дон Кихот", для француза - "Гаргантюа и Пантагрюэль", для англичанина - "Король Лир" и т.д., и т.д., и т.д.

Я потому употребил выражение "единственная страховка", что сама природа, свидетелем которой был мой предок, не застрахована от изменений, порой необратимых: реки меняют свое русло, горы исчезают, уступая место новым, даже моря пересыхают.

Так что, если подходить к вопросу в глобальном масштабе, литература осуществляет миссию защиты генетической памяти человечества.

В этом смысле, литературу можно поставить в один ряд с луной, солнцем, водой, землей, воздухом, словом, со всем тем, без чего не может существовать Homo Sapiens...

ЖИЗНЬ И КНИГА

Один из лозунгов советской литературной критики звучит так: "Жизнь надо изучать".

Сам по себе этот лозунг нареканий не вызывает, если бы в нем под определением "жизнь" не подразумевалось в лучшем случае "производство", "колхоз-совхоз", "социалистические обязательства", "выполнение и перевыполнение плана", "внедрение новой техники" и все в таком духе и смысле.

Потому в "лучшем случае", что в определенный период понятие "жизнь" в вышеприведенном лозунге осмыслялось нормативными предписаниями о "классовой борьбе" и "разоблачении врагов народа" (с неизбежным их расстрелом на страницах романов, театральных сценах и в эпизодах стихотворных произведений).

Но и в том случае, если бы в хрестоматийном лозунге под словом "жизнь" подразумевалось изучение человеческих чувств и переживаний, быта и обихода людей, то и от этого лозунг не перестал бы звучать менее смешно, если не сказать, менее глупо.

Вы можете вообразить себе графа Толстого или лорда Байрона, отправившихся "с сумой на плечах" изучать эту самую жизнь?!

Или, скажем, Горький и Джек Лондон, поднявшиеся буквально со "дна жизни" - разве они прожили детские и юношеские годы в нищете и лишениях с одной только целью "изучить жизнь"? Так сложились их судьбы, и именно по ее велению они стали писателями (точно так же, как потомственный аристократ Пушкин и простолюдин Бальзак, всю свою жизнь стремившийся "во дворянство").

Не довольствуясь нормативной псевдомудростью указанного лжелозунга, наша так называемая критическая мысль произвела на свет и подпорку для него, сформулировав антилозунг, положенный чуть ли не в основу литературной теории и гласящий: чтением книг жизни не познать, не научиться.

Так ли это?

Разве произведения Толстого жизни не учат?

Есть ли более величественный учебник жизни, чем "Дон Кихот"?

И что в таком случае Шекспир? Нечто, не имеющее отношения к жизни?

Список можно продолжить, ограничусь резюме: стремление противопоставлять друг другу Жизнь и Книгу есть выражение махрового невежества и агрессивного начетничества.

ДИАЛОГ С СОБОЙ

- Кто для тебя в мировой литературе самый выразительный образ достойного соперника?

- Жавер! (4)

КОСМОПОЛИТИЗМ И НАРОДНОСТЬ

Можно ли осуществить органичный синтез космополитизма с народностью?

Положительный ответ на этот вопрос теоретически обосновать, - по-видимому, дело трудное, а может, и невыполнимое.

В то время как на практике задача эта уже давно осуществлена.

Пример?

Повести Ивана Тургенева.

МОЙ МИР СНОВ

Я очень часто вижу сны, и, очевидно, в силу литературных занятий и пристрастий, героями моих снов иногда... бывают литературные герои: Анна, Отелло, Дон Кихот, Яго, Меджнун, Король Лир, Пьер Безухов, Тараскон, Луиза Пойндекстер, Тенардье, Аксинья, Ричард III...

Странно, но, скажем, Робинзон и Холмс, всегда - особенно в молодые годы - занимающие мои мысли, ни разу не приснились мне.

Но в те же молодые годы мне часто снилась отрезанная голова Хаджи Мурада (5): отсеченная ударом кинжала, она жутко кровоточила, но разговора со мной не прекращала до тех пор, пока потоки крови не затопляли все вокруг, заставляя меня судорожно просыпаться...

К ВОПРОСУ О "НАЛИЧИИ" И "ОТСУТСТВИИ"

Русскую литературу XIX века без Глеба Успенского представить можно, т.е. его отсутствие не обеднило бы русскую литературу.

Однако его наличие в русской литературе, особенно в жанре рассказа (цикл "Нравы Растеряевской улицы"), - событие, достойное упоминания.

ХОЗЯИН КНИГИ

Позавчера приехал в Москву и в тот же день по одному звонку Тони (6), чьи указания не уступают в своей императивности решениям ЦК КПСС, приобрел из-под полы на Кузнецком мосту увесистую кипу книг, одну из них решил почитать по дороге в Бухарест, куда поездом отправился сегодня в полдень, а остальные до возвращения в Баку оставил у Тофика (7).

Сейчас ночь, с самого вечера, удобно устроившись на своем месте в купе международного вагона, при свете не очень яркой лампочки над головой (сосед по купе давно уснул и, судя по всему, смотрит далеко не первый сон), под стук колес, поминая добрым словом спасительницу Тоню, читаю эту замечательную книгу.

Михаил Басманов перевел на русский язык образцы "Классической китайской поэзии в жанре Ци", предпослал книге обширное предисловие, снабдил ее подробными примечаниями и издал под названием "Цветы мейхуа".

Составитель, переводчик, комментатор - он, конечно же, не является автором книги, однако среди людей этой профессии встречаются такие, которых не грех назвать хозяевами предлагаемых читателю книг.

Авторами книги, которую я начал читать и не могу оторваться, в строгом смысле этого слова являются китайские поэты начиная с VII века.

Вместе с тем я с благодарностью думаю и о хозяине этой книги, которым для меня, безо всякого сомнения, является Михаил Басманов.

...Пристроив листок бумаги на странице книги, торопливо записываю на нем это заключение и "ныряю" обратно в поэзию Ци: приветствую тебя, Лю Юй-Ци!

А колеса стали перестукиваться с рельсами в ритме китайской поэзии...

Перевод с азербайджанского Вагифа Ибрагимоглу

Продолжение следует ___________________________

1. Дом отдыха в курортном пригороде Баку.

2. Герой романа В.Набокова "Лолита".

3. Шейх Иззеддин Гасаноглу - азербайджанский поэт ХIII века.

4. Персонаж романа В.Гюго "Отверженные".

5. Имеется в виду герой повести Толстого "Хаджи Мурад".

6. Имеется в виду Антонина (фамилию, увы, не помню), работавшая в 1970-1980-х годах секретаршей секретаря по организационным вопросам Союза писателей СССР Ю.Н.Верченко и популярная в писательской среде не менее своего шефа.

7. Поэт, профессор-тюрколог Тофик Меликли, живущий в Москве.