Мы продолжаем публикацию некоторых эпистолярных образцов из книги "Анар. Жизненный путь. Творчество", в которой отражены вехи биографии писателя и его обширная библиография

(Продолжение. Начало см. "Зеркало" от 20 марта и 3 апреля 2010 г.)

Дорогой Анар! Спасибо Вам за Ваш новогодний подарок. Я сразу начал читать книгу, благо, оказался в Москве. (Я ведь, в сущности, переселился в свое Красновидово.) "Юбилей Данте" я знаю уже давно. По этому рассказу я впервые узнал Вас как писателя, помню и другие в небольшой белой книжке. В этом однотомнике много нового для меня. Разумеется, он будет изучен весь, но Вы поймете, что я не мог не начать с завершающего книгу романа и читал его всю ночь до рассвета (имеется в виду роман-воспоминание "Без вас" о родителях Анара - ред.). Это очень искренняя проза, Анар, и в этом романе отражены не только Ваши родители, но и их сын, с не меньшей, если не с большей полнотой. Но честно могу сказать, что если бы Ваши отец и мать не оставили после себя ни единой строчки, жизнь их все равно была бы оправдана тем, что они сумели поселить в Вашей душе такую любовь, самоотверженность, преданность.

Вы прекрано воссоздали жизнь Вашей семьи и жизнь всего клана, объединенного родоначальниками, более того - бакинскую жизнь, с тем, что в ней есть щедрого, теплого, великодушного, и с тем, что не могло не отравить существование человека масштаба Расула - ограниченностью, недостаточной образованностью и всякого рода мышиной возней (помню, как часто жаловался мне на непонимание покойный Рафили).

С предельной тщательностью Вы привели в порядок, систематизировали всю эпистолярию, назвали всех корреспондентов отца, (быть может, даже с чрезмерной тщательностью - память Расула не пострадала бы, если бы не был упомянут такой человек, как Сафронов и еще кое-кто), но, конечно, главная прелесть книги в том, что эта история любви двух красивых, талантливых, предназначенных друг другу людей, прошедших под незабываемым абшеронским небом свой почти полувековой совместный путь, познавших редкое счастье полного взаимоудовлетворения и радость продолжения себя в детях, и упоение творчеством, и трагедию конца.

Многие, очень многие прочтут эту книгу с волнением и благодарностью. Возможно, иные, недостаточно знающие традиции восточной прозы, предпочли бы увидеть ее написанной чуть более жестко (Вам известна сокрушительная сила внешней сдержанности), но я думаю, что эти страницы не могли быть написанны иначе - они излились так и только так. Разумеется, мало кто прочтет Ваш роман с такой отдачей, как Ваш покорный слуга. И что удивительного? Я же знал Ваших родителей до Вашего рождения, я же помню Нигяр в черном берете, который чудом удержался в Вашей памяти.

ArrayЯ знаю почти всех, упомянутых в романе, а с Микаэлом Рафили и Сабитом Рахманом был в теплых отношениях. Для меня слова: Книжный пассаж, неопределенная Кривая, неразрушенный еще Парапет, старые названия кинотеатров (был еще "Тэйяре" на Ольгинской-Джапаридзе, сейчас там универмаг) - весь этот шелест другой жизни, дошедший из тридцатых годов, полон особого значения. Это ведь Баку, мой Баку, где когда-то на улице Бандерной (теперь это улица Димитрова) мне выпало счастье появиться на свет. С тех пор образ этого города со мной неотлучно. В марте я был на своей премьере в Канаде, от отеля шла скошенная дугой улица, и я стал рассказывать жене про Кривую. Через месяц (так получилось) мы были с ней на другой премьере - в Париже, и - это было какое-то навождение! - улица Реймона Пуанкаре напомнила мне Телефонную.

Ах, что это был за удивительный город, и какое широкодушное племя жило в нем полвека назад! Есть какой-то ошеломительный парадокс, что в самые жестокие годы, в самое кровавое время нам, мальчикам, было тепло в этом городе. Могу по чести сказать: не было места щедрей и интернациональней. Шли десятилетия, а мы, дети той поры, с гордым вызовым произносим: "Национальность - бакинец".

Я не мог читать этих страниц и без сопоставлений со своей судьбой. Вот я встречаю имя Чингиза Гусейнова. Мы и по сей день ошущаем нашу близость.

А наши с ним сыновья связаны между собой теснейшей дружбой. С этими замечательными молодыми людьми я встречал Новый год, и, разумеется, вновь говорили мы о городе - первоистоке.

А двадцать один год назад ужинали в Измире, в Айвалыке! (Айвалык упоминается в "Без вас" - ред.) Да и когда я читаю о Москве, сопоставления рождаются вновь. В Онкологический центр на Каширском шоссе я ходил почти восемь с половиной лет - там лежала моя жена. Я забрал ее оттуда в последний раз за три месяца до ее кончины, которая наступила в 1980-м. Одну из операций ей делала Людмила Алексеевна Новикова, с которой мы стали очень дружны (в "Без вас" говорится об Онкологическом центре на Каширском шоссе, где лежала Нигяр Рафибейли. Ее оперировала Л.А.Новикова - ред.)

Грустная, возвышенная книга! Я понимаю, какой непосильный груз Вы носили в своей душе. Жизнь Вам станет несколько легче - это проверено. Единственная привилегия писателя - он может справиться со своим страданием, написав о нем.

Думаю, что богатство, которым одарили Вас эти два человека, поможет Вам сотворить еще множество отличных книг. А к юности Вы еще не раз будете возвращаться. Однажды мы долго беседовали на эта тему с другим Чингизом - Айтматовым - и пришли к тому, что литература - это память. Добавлю еще: не в последнюю очередь - память о детстве.

Смотрю на кое-какие свои опусы, и "Старая рукопись", и "Прощальный марш", да и многие другие страницы - все это Баку и вновь Баку.

От души желаю, чтобы под небом, которое так радостно сияет девять месяцев в году, вновь воцарился мир, восторжествовали великодушие и добро. Пусть прекрасные тени тех, кого уже нет с нами, помогут живым.

Крепко жму Вашу руку, Леонид Зорин.

P.S. Дорогой Анар, в минувшем году Вам исполнилось пятьдесят. Поверьте мне, Вы еще молоды. Только теперь, когда я стал старше своего отца, понимаю, какой это был прекрасный возраст, и сколько мне всего еще предстояло. И главное - книги, и завершение трилогии(трех романов), и новые пьесы, и новая встреча, и женитьба..