(Продолжение. Начало см. "Зеркало" от 10 июля 2010 г.)

Смерть бродила поблизости, и Душенька как человек трусливый и дрожащий за свою жизнь чувствовал это, смутно, туманно, неопределенно, но слабое чувство это порой сильно беспокоило, он подозрительно оглядывался на улице - никто его не преследует? Проверял еду в ресторанах, принюхивался - не отравлена ли? Никогда не пользовался общественными туалетами - не утопят ли в нужнике вдруг выросшие из-под земли убийцы? Но порой был рассеян и беспечен до идиотизма, ругался на улице с дворничихой, поднявшей пыль своей метлой и испачкавшей ему туфли, бранил водителей, когда переходил улицу, за то, что они вовремя не останавливают на красный свет, ругал киоскера за нерасторопность, что он медленно достает газету, что Душенька хочет купить, ну и прочие глупости и нелепости...

Теперь о приятном. Много лет назад попала в руки Душеньки книжка стихов, кажется, переводы с французского. Или с английского?.. Нет, кажется, с французского... В общем, точно он не помнит, но это не важно. Автора он тоже забыл. Необычное какое-то имя... тоже неважно. Зато некоторые стихи крепко, на долгие годы врезались в память. Видимо, под настроение в то время пришлись. Видимо, и у Душеньки в те далекие годы не окаменевшая еще душа воспринимала прекрасное, трепетала и жаждала пронзительных строк.

Я в чьей памяти лэ и рондели

Услаждавшие слух королев

Песнь сирены про скалы и мели

Гимн рабов и печальный напев

Тех, кто счастья в любви не имели.

Правда, он не совсем понимал, что означают лэ и рондели, и ориентировался больше на контекст - по-видимому, что-то вроде стихов или песен заграничных, а копаться в словарях в поисках слов не в его привычках было, да и словарей он никогда в глаза не видел, и в гробу он их видал, но ласковая и грустная певучесть слов, искусно выстроенных в прекрасном переводе, невольно пленяла, как пленяют красивые мелодии в сопровождении иностранных слов, которые не понимаешь, но понимаешь, что понимать их необязательно.

Как-то под утро, когда он неизвестно отчего всю ночь проворочался в постели и глаз не сомкнул (хотя беспокойных и даже спокойных мыслей у него и в помине не было) и под утро, наконец, угомонился и задремал, он увидел в коротком сне своем какого-то неизвестного типа в короткой куртке, что во сне просто прошел мимо него расхлябанной, странной походкой, будто правая нога тянула его направо, а левая - налево; эта удручающая несогласованность членов одного и того же тела, которые должны были быть согласованы, привлекла внимание Душеньки во сне, но все было видно как сквозь туман: ни черт лица, ни фигуры, ни даже, как одет он, нельзя было запомнить. Проснулся он тут же, как только парень завернул за угол детской поликлиники. Похлопал глазами.

ArrayПоглядел в окно, за которым только начинался рассвет, и подумал: " И зачем только он мне приснился, кто он такой, какого хрена залез в мой сон?" Но через несколько минут забыл про свой сон, даже не сон - фрагмент сна и пошел помочиться и принять душ.

Но с недавних пор стали посещать его необычные, жутковатые мысли. Вдруг среди бела дня среди делишек и вполне прагматичных, деловых, меркантильных размышлений он становился вдруг недвижим, как статуя, замирал, и тут приходили мысли о смерти, чего с ним раньше никогда не случалось. Как это человек прощается с жизнью, покидает землю? Навсегда? Навсегда! Лежит под влажной землей, полной червей и всякой гадости, под тяжелой могильной плитой, и никогда ему уже не выбраться наверх, к солнцу, не пройти по улицам, не посмотреть на женщин... Никогда. Это тебе не ночь проспать, а потом проснулся, почистил зубы и - вперед. Нет, тут страшно то, что навсегда. Навсегда! Он перекатывал это слово, пробовал его на вкус, даже вслух произносил. Страшное, нелепое слово. Навсегда. Если б можно было временно, немного полежать, а потом вернуться домой, то, конечно... Вроде бы умер, исполнил то, что обязан сделать каждый нормальный человек, выполнил свой долг, ну и хватит, пора вернуться... Это еще туда-сюда, а тут ведь что страшно? Страшно, что навсегда, и ничего больше не будет... Какое, оказывается, жуткое, мерзкое слово - навсегда. Неживое, застывшее, мумия, а не слово... камень, а не слово... Но вскоре Душенька приходил в себя, стряхивал с себя эти ненужные , липкие, бесполезные мысли и продолжал то, что делал всегда.

Все-таки избавился он от старой своей пассии, которая в результате ежедневных упреков, попреков и ругательств с его стороны и в самом деле почувствовала себя виноватой (без вины), но лишаться работы ей было нельзя - на руках больная мать и дочь-школьница, которых надо было кормить. Однако на Душеньку не подействовали ни уговоры ее, ни слезы, ни укоры, ни напоминание о двух абортах, вредных для здоровья. Прогнал. Заставил написать заявление об увольнении и - адью!

- На что я жить буду, ты подумал, бессердечный ты человек! - возмущалась она. - У меня мать больная, кто ее прокормит?.. Ей лекарства нужны, да не такие, как у тебя, что ты заставлял меня продавать, настоящие, откуда мне деньги взять?

- Это твое дело, - невозмутимо отвечал он, - сейчас тысячи людей в твоем положении, безработные. Не ты одна.

- Подлец!

- От подлеца и слышу!

- Тварь! Пользовался мной, а теперь выбрасываешь, как половую тряпку...

- От твари и слышу!

На ее освободившееся место он взял новую знакомую с длинными ногами, рыжую. С большим ртом.

Покупатели засматривались на новенькую продавщицу в аптеке, издали напоминавшую кинозвезду. И стали чаще заходить в аптеку. И если Душенька был бы повнимательнее к людям, он бы заметил среди них порой заходившего парня в сиреневой куртке, покупавшего в аптеке лекарства..