(Окончание. Начало см. "Зеркало" от 18 и 25 июля 2009 г.)

Шел третий день великого армянского поста - время покаяния и воздержания. Эти три дня, проведенные святым отцом в молитвах, без пищи, на одной воде, в мгновение были грубо осквернены исходящим от комиссара концентрированным запахом жареной свинины, лука и вчерашнего перегара, сразу же наполнившим тесную непроветриваемую келью служителя бога. Отец Шмавон, не церемонясь, поморщился, недовольно посмотрел прямо в глаза вонючему гостю и упорно не отводил взгляда от его бесстыжих глаз до тех пор, пока последний не потупил, наконец, голову, не выдержав этой дуэли.

- Период Великого Поста - время покаяния, - начал издалека отец Шмавон. - Естественно, что люди в это время должны отказываться от всяческих удовольствий, сын мой.

Священник сделал многозначительную паузу, одним носом, не раскрывая рта и повернув голову в сторону от посетителя, вдохнул откуда-то сбоку глоток свежего воздуха, которого с каждой минутой их общения в келье становилось все меньше, и продолжил.

- А почему? Спроси у меня, Хачик. Почему? - задал вопрос, кажется, не надеясь получить ответ, святой отец.

Хачик молчал, устремив взгляд в носки своих грязных сапог. Он уже понял, что проявил неуважение, придя к отцу Шмавону сразу после плотного завтрака.

Несмотря на активно и шумно продолжающийся в желудке популярного в Карабахе комиссара процесс пищеварения, он стыдился своей несдержанности и несообразительности, и душа его действительно требовала покаяния.

Священник будто угадал происходящие в сердце и желудке комиссара процессы расщепления и продолжил более уверенно, постепенно привыкая к окружившему его плотному аромату лукового бекона.

- А почему, я спрашиваю тебя, наш герой? А потому, что в великий пост мы, армяне, просим у Господа прощения за наши грехи. И если мы не будем молиться, станем жрать, пить, как наши враги адербеджанцы, тогда армянская апостольская церковь ослабеет. Люди начнут жрать и пить в дни великого поста, как это делаешь ты вместо того, чтобы молиться и каяться.

Отец Шмавон все более распалялся. Запах еды, исходящий от комиссара, нарушил ровное течение его трехдневного поста, ослабил волю этого действительно верующего человека. Пока он говорил, сатана уже червем заползал в сердце Шмавона, сочувственно напоминая ему, что впереди еще целых два дня поста, и веры священника может не хватить на дальнейшее воздержание от пищи, после того как он нанюхался крепко пахнущего грехом стремительного Хачика.

- А что будет, если ослабеет наша армянская апостольская церковь? - отец Шмавон почти кричал, чтобы заглушить впечатление от вдруг заработавших слюнных желез и начавшего неприлично урчать в разгар воспитательной беседы голодного желудка. - А будет то, что люди перестанут верить нам, перестанут ходить в церковь, крестить детей.

Он шумно сглотнул и полушепотом, с придыханием закончил фразу: "Перестанут, не дай Бог, верить в великую Армению".

Это было уже слишком. Даже безбожник Хачик, пахнущий луком, свиньей и потом, три ночи напролет с десятью такими же подонками, как он сам, насиловавший двенадцатилетнюю невинную Нигяр, даже он ужаснулся нарисованной отцом Шмавоном страшной перспективе.

- Не дай Бог, не дай Бог, - речитативом залепетал он, неоднократно осеняя себя трехперстным армянским крестом слева направо, прикладывая руку к груди и сплевывая через левое плечо одновременно.

- Не богохульствуй, скотина, - заорал на всю келью вконец раздосадованный испорченным постом отец Шмавон. - В святой церкви нет места суеверию, нет места сатане.

ArrayНе смей харкать в моей церкви...

- Покаяния, покаяния,- неожиданно и еще громче священника вдруг заорал стремительный Хачик, на лету схватив поднятую в возбужденном порыве руку святого отца и покрывая ее сальными поцелуями искренне раскаивающегося человека. Он бросился в ноги отцу Шмавону, обнял их, покрывая поцелуями полы сутаны священника.

- Возложи на меня епитимью, святой отец, помоги мне покаяться, получить божье прощение, - взмолился расчувствовавшийся безбожник, обращаясь к отцу Шмавону.

Глаза священника гордо заблестели. Услышав в своем приходе этот крик души в разгар великого поста, он облегченно вздохнул полной грудью, не отворачивая уже головы и не замечая гастрономического угара от своего прихожанина. Мятущаяся душа раба божьего Хачика взывала к его, Шмавона, участию в своей судьбе. Отец Шмавон теперь уже не сомневался: у него хватит сил довести этот пост до конца. Он с искренним участием посмотрел на валяющегося в ногах комиссара, и сердце его стало биться ровно, постепенно наполняясь любовью и сочувствием к этому слабому, жалкому существу.

Отец Шмавон почувствовал себя важным и значительным. Наверное, те же чувства испытывал великий царь армянский Тигран, когда рисовал в своем уме карту великой страны от моря до моря, ставшую на многие века путеводной звездой для его многострадального народа.

Отец Шмавон возложил руки на голову раскаявшегося Хачика и медленно, с достоинством произнес речь, которой после он очень гордился, но точно воспроизвести ее по памяти в том же виде для записи в церковной книге молитв ему так и не удалось:

- Бог чрезвычайно могуществен, - торжественно произнес священник. - Вспомним, что сатана - не имеющий пола ангел, который использовал во зло данную ему свободу, стал злым ангелом, то есть бесом. Его единственная цель - удалять людей от Бога, потому что по сути своей он довольно слаб и не может непосредственно навредить Богу. Известно, что если бы не было зла, то не было бы и возможности выбора. А человеку дана свободная воля - выбирать между добром и злом. Ты выбрал добро, сын мой, нашу великую армянскую веру.

Отец Шмавон слушал себя и не верил, что это он так гладко говорит, по-отечески напутствуя героя карабахских войн, покорно преклонившего колени в смиренном ожидании наложения на него епитимьи.

- И потому, - продолжил после паузы святой отец, - для отпущения грехов налагаю на тебя епитимью. Ты вместе со своими воинами...- отец Шмавон еще взял паузу, видимо, советуясь с высшими силами, - ... уничтожишь у нас в Карабахе всех волков до единого.

В наступившей после этих слов тишине особенно странно было услышать, как герой карабахских войн коленопреклоненно громко рыгнул от неожиданности. Но высказать удивления не посмел. Собственно объяснения ждать пришлось недолго.

- ...ибо это хищное богопротивное создание является символом турок и адербеджанцев - врагов наших. Это их знамя, и мы должны уничтожить его на нашей земле раз и навсегда. И покуда хоть один волк будет вольно разгуливать по нашей армянской земле, Бог не простит тебе твоих грехов, Хачик. И ты не сможешь покаяться, как положено истинному христианину. Да пребудет вера твоя с тобой. Аминь.

... Нигяр сидела, облокотившись спиной о ветхую грязную стену сарая. Поза ее казалась невероятно неудобной, с подвернутой под себя одной ногой и неестественно вытянутой вперед другой. Она, ничего не видя, смотрела в одну точку перед собой. Взгляд больших черных глаз казался бессмысленным.

Морда Гурта покоилась у нее на коленях..