(Окончание. Начало см. "Зеркало" от 9, 16 и 23 октября 2010 г.)
В 1960 году, как было отмечено выше, две недели спустя после торжеств по случаю десятой годовщины исторической победы Демократической партии, все в одночасье круто переменилось. Истина, древняя, как сама история: во времена подобных трагических потрясений многие из вчерашних лояльных власти людей, вдосталь пользовавшихся ее преимуществами и привилегиями, начинают клеймить лидера, не стесняясь приписывать причину невзгод и трагедий его ошибкам и вине. Самед Агаоглу, узнав о казни Мендереса и двух коллег-министров, записал в тюремнем дневнике слова, выражающие потрясение утраты, боль и горечь от того, что ужаснейший удар пришелся по соратникам, что он не разделил их участь: "Я спрашиваю себя: почему они и почему не мы? Что ни свершалось плохого или благого на пути, приведшем их к смерти, все мы свершали вместе. Я был их другом, мы были их друзьями. Я был, мы были, - помогая, подвигая, безмолвствуя стало быть, - участниками всего случившегося. Ушедшие на смерть в минувшую ночь прошли этот путь и ради меня, и ради всех нас..."
Одним из немногочисленных узников Ясты ада, стойко защищавших не только себя во избежание страшной развязки, а партию, к которой они принадлежали, правительство, которому служили, был Самед Агаоглу.
Это можно видеть и по рубрикам тогдашних турецких газет, публиковавших репортаж с судебного процесса: "Самед Агаоглу в защитительной речи вел пропаганду Демократической партии", "Агаоглу в защитительной речи резко полемизировал с Эгеселем (прокурором - В.Г.)", "Самед Агаоглу уподобил рассуждения Эгеселя о диктаторских амбициях теме некой комедии", "Самед Агаоглу защищал целый период", "Агаоглу сказал: "Прокурор говорит от имени оппозиции" и т.д.
Выступая на суде, упоминая о заслугах правительства Мендереса и, как члена этого правительства, своих благих деяниях перед Турцией и турецкой нацией, Самед Агаоглу говорил: "Истцы требуют моей смерти. По существу с пятницы - 27 мая 1960 года, - когда в 5 часов утра загрохотали удары в мою дверь, напоминающие Пятую симфонию Бетховена, я вместе с Демократической партией, которой принадлежу, представляю собою лишь память.
А эту память - пока в Турции возможно будет говорить о народовластии, пока не погасят трубы сотен заводов, на фундаменте которых начертано мое имя, пока десятки тысяч километров дорог не разрушены и Родина вновь не расчленена на чужеземные вотчины, пока порты не забиты и не приведены в непригодное состояние, пока, одним словом, мы не будем отброшены назад, за 1950 год, - не убить и не предать забвению!"
В последнем слове Самеда Агаоглу звучали не страх, не раскаяние, не просьба о пощаде, а глубокая вера в себя и в правоту избранной стези: "Понятно и доказано, что я не изменил республике и демократии. Понятно и доказано, что я не изменил чести и достоинству. И потому хоть выйду отсюда мертвым, как того требует прокурор, хоть выйду живым, - я выхожу победившим, с победным стягом в руке!"
* * *
Удивительный парадокс: люди творческие, художники всегда рвутся к воле, свободе; но не секрет и то, что многие литературные творения родились в заключении, в тюремных стенах. Мировая литература богата подобными примерами. Быть может, это проявление духовного сопротивления, духа нравственной непоколебимости творческой личности?! Во всяком случае, перо и бумага были неразлучны с Самедом Агаоглу с первого же дня, когда он оказался за решеткой.
Уже в 1962 году в газете "Тарджуман" началась публикация цикла его публицистических заметок под названием "Ясты ада, Кайсери и окрестности". За эти острые статьи "пожизненного узника" даже пытались вновь привлечь к суду. Целью было заставить его замолчать.
Как политик, находившийся в гуще событий, Самед Агаоглу не мог не видеть целенаправленной кампании очернительства и дискредитации Демократической партии, дезинформирования и обмана масс в Турции - даже после сведения счетов с Мендересом.
Если приспособленцы и временщики, сочиняя измышления, извлекали барыши и выгоды, то почему же он не должен был отстаивать правду, защищать себя, товарищей, политическое движение, которому посвятил себя, свершенные дела и начинания?
Таким образом, Самед Агаоглу, еще находясь в заточении, взялся за перо и начал работу как историк и политический публицист над книгами "Причины зарождения и восхождения Демократической партии" (первое издание - 1972 г.) и "Политический дневник: строительство Демократической партии" (год издания - 1992).
ArrayГлавное целью обеих книг было правдивое представление политической силы, пришедшей к власти в Турции впервые после тандема Ататюрк-Иненью путем всенародного и демократического волеизъявления - в опровержение клеветнической версии официальной идеологии.
Но Самед Агаоглу не хотел довольствоваться только этим.
Предъявленные ему и его единомышленникам обвинения в "нарушении Конституции", "стремление установить режим диктатуры", "демарш против традиций Ататюрка" были столь тяжкими и возмутительными и в то же время безосновательными и фальшиво состряпанными, что надлежало дать им вескую отповедь. Защитить не себя, а дела и идеи!
Для этого необходимо было внимательно проанализировать материалы десятилетней деятельности правительства Мендереса, а также материалы суда на Ясты ада, составлявшие свыше 30 тысяч страниц. Работу в этом направлении, начатую в тюрьме, он с еще большим рвением продолжил по выходе на свободу, и в итоге родилась фундаментальная дилогия под общим названием "Дни в тени петли" (с двумя частями - "Мой друг Мендерес" и "Остров в Мраморном море"), считающаяся одним из лучших образцов турецкой политической мемуаристики.
Как известно, любимый писатель Самеда Агаоглу, Федор Достоевский, в свое время за участие в деятельности кружка петрашевцев, боровшихся против абсолютизма и самодержавия, был приговорен к смертной казни, затем замененной вечной каторгой.
Так и суд на Ясты ада сулил Самеду Агаоглу эшафоту, и пережитые тяжкие мгновения он образно назвал "днями в тени петли" ("В памяти моей с детских лет остались видения виселиц с повешенными людьми. Эпоха Менедереса - время отсутствия виселиц", - писал он. Но вот парадокс истории - людей, строивших "государство без виселиц", затем самих отправили на плаху!)
Достоевский описал свою каторжную жизнь в "Записках из мертвого дома". Его турецкий почитатель, также познавший горечь заточения, начал собирать материал для книги об узниках Ясты ада, невзирая на то, что было мало надежды осуществить этот замысл.
Но такую книгу непременно надо было написать. Не только для объяснения причин своих злоключений и мытарств, не только ради собственного оправдания.
По замыслу автора, в этой книге должны были быть услышаны "голоса таких проявлений человеческой натуры, как мудрость, чистота, совестливость, малодушие, смелость, предательство, преданность... И еще должны были быть извлечены поучительные уроки из эпохи нации, ушедшей в историю". По его мнению, Ясты ада была местом, "данным тем, кто животворил эту историю для страны и турецкой нации, во имя того, чтобы они держали ответ не только перед своими согражданами, но и перед Аллахом..."
Был и особо мучительный вопрос, который угнетал Самеда Агаоглу во время судилища, в годы заточения и после выхода на свободу: "Уже если олицетворившие турецкое государство... могут поголовно оказаться "в изменниках Родины", то выходит, что в Турции измена Родине весьма подешевела, стала обыденным делом..."
Действительно, это был крик души, вопиющий вопрос, не терявший своей печальной актуальности...
Именно, для того, чтобы доказать, что это не так, что вершители судилища Ясты ада во имя своих политических амбиций и властолюбивых целей обвиняют государственных деятелей, политиков, парламентариев, представителей интеллигенции, даже участников освободительной борьбы и соратников Ататюрка, чья преданность Родине по сути не должна подлежить сомнению, следовало написать эту книгу. Для того чтобы показать, что в Турции роют могилу свободной мысли и демократии, чтобы помочь людям извлечь выводы из уроков истории, следовало написать эту книгу, восстанавливавшую историческую истину.
"Можно сказать, что Ясты ада стала не могилой людей, а могилой демократии в истинном смысле слова в нашей стране. Осужденными там, повешенными в Имралы были люди. А похороненными - принципы национального правления, понятия свободы и волеизъявления", - ради донесения этих суровых истин надлежало написать эту книгу.
В то же время Самед Агаоглу был далек от мысли идеализировать своих товарищей, методы их правления, их понятия о демократии.
Он, как тонкий политик, хорошо понимал, что народ устал от десятилетнего правления Мендереса, что люди ждут перемены, что вряд ли следущие выборы обеспечат победу... Но военные, поторопив ход событий, в результате замедлили рост демократии и народного волеизъявления, строительства гражданского общества, нарушили права тысяч и тысяч людей.
Самед Агаоглу, движимый великим гражданским мужеством, приверженностью демократии, глубокой верой в правоту пути, избранного им и соратниками, не устрашился и взял на себя ответственность донести эту истину, находясь в тюремной камере. И он в этом своем поступке опять-таки был похож на своего отца Ахмеда Агаоглу, который в 1926 году, в зените славы Мустафы Кемаля Ататюрка, адресовал ему тревожное письмо о просчетах и недостатках нового республиканского строя в Турции.
"Я особенно хотел бы, чтобы эту книгу прочли представители молодого поколения, не памятующие и не желающие памятовать ни о чем. Причем в очерченных портретах, обрисованных картинах попадавшего под смертный приговор и позже приговоренного к пожизненному тюремному заключению автора, как в политическом, так и в человеческом отношении содержатся многие необходимые для извлечения уроки. Именно с этой точки зрения и значимо то, что мы называем историей. С точки зрения извлечения уроков, ибо по мере неизвлечения урока история повторяется..." - эти слова турецкого историка Ахмета Октая, взятые из его предисловия к последнему изданию "Дней под тенью петли", еще раз свидетельствуют, сколь значительную службу сослужил Самед Агаоглу своей жесткой и обьективной политической мемуаристикой современному турецкому обществу.
* * *
Самед Агаоглу, прошедший яркий, поучительный жизненный путь, навеки смежил глаза 9 августа 1981 года в Стамбуле. Ему шел 73-й год. Он внес весомую лепту в обновление турецкого общества, в преображение человека и гражданина Турции, в построение цивилизованных отношений, в утверждение уважительного подхода к законам и гражданскому выбору в стране.
В этом смысле он успешно продолжил борьбу, начатую его отцом Ахмедом Агаоглу с первых лет создания Турецкой Республики. Идеалы, во имя которых ратовали отец и сын Агаоглу вместе с другими политиками, государственными и общественными деятелями братского народа, со временем постепенно реализовались и реализуются в турецком обществе.
На протяжении столетия, когда многое стремительно менялось, преображалось, зарождалось или исчезало, представители фамилии Агаоглу всегда оставались участниками политической и литературной жизни страны. Чрезвычайно важную роль сыграло достойное продолжение традиций, заложенных Ахмед беком Агаоглу, его сыном Самедом и внуком Текдашем Агаоглу - писателем, переводчиком, издателем.
Турция, турецкий народ хранят память об этих выдающихся личностях, справедливо считая их своими сынами и воздавая должное их заслугам. Вместе с тем никогда не забывается и то, что семья Агаоглу, имеющая большие заслуги за последнее столетие перед Турцией, была родом из Азербайджана. Ныне уже настала пора, когда и мы, в свою очередь, должны нести достойную лепту в изучение и признание на исторической Родине таких подвижников культуры, корнями происходивших из наших краев и никогда не забывавших связь с ними.
|
