(Продолжение. Начало см. "Зеркало" от 30 мая, 6, 13, 20, 26 июня, 4, 11 и 18 июля 2009 г.)

ЧАРЫ ВАГИФА Одним из самых парадоксальных художников слова, которых я знаю, является Молла Панах Вагиф.

Почти все его гошма посвящены мраморной груди ("О птица Рух, о мраморная грудь, о тонкий стан и сладкий подбородок..."), парочке гранатов ("И мнится, будто сладости полна // Трепещущая парочка гранатов..."), сисичкам (1) ("Сисечки словно нектар, глазки пугливой газели..."), белым сисичкам ("Вкусивши всласть и сладость сахар белых сисек..."), белоснежным сисичкам ("Под ярким покрывалом пара белоснежных сисек..."), белому телу ("Под тонкою рубашкой как цветок белеет тело..."), фисташковым губам ("Губы фисташки, а щеки алеют как мак..."), сахарным устам ("Уста твои, как сахар, а губы, как мед..."), взлохмаченным кудрям ("О, как хочу коснуться вас, взлохмаченные кудри..."), маковым щекам ("Слава Аллаху, что нету изъяна на маковых щеках..."), однако, строго придерживаясь канонов классической восточной поэзии и таких ее поэтических форм стихосложения, как гошма, таджнис, газель, мухаммас, мустазад, муашшар, поэт ни разу не повторяется, каждый раз они звучат как новое слово, и всякий раз они свежи, первозданны, всегда поражают новизной.

В этом чарующая, таинственная сила Божьего дара Вагифа.

ШЕДЕВР Вполне возможно, что в истории мировой литературы нет второго такого произведения, как "Не та, так эта" (2), в котором все без исключения персонажи были бы настолько укоренены в быт народа, поднимаясь при этом до уровня критериев и показателей моральных, нравственных устоев самого народного, национального характера: Мешади (3) Ибад, Амбал, Гочу (4) Аскер, Газетчик Рза, Интеллигент Гасан, Банщик Мешади Газанфар, Санем, Рустам бек...

КОНЪЮНКТУРА И ТАЛАНТ

Для того чтобы воочию увидеть, прочувствовать драматизм борьбы между Конъюнктурой и Талантом, достаточно прочитать Булгакова.

На одном полюсе пьеса о Кобе, на другом - "Мастер и Маргарита". А в середине - "Бег".

К счастью для русской (и мировой!) литературы ХХ века, в этой борьбе, протекавшей в границах творчества Булгакова, победителем оказался Талант.

КОМАНДА СТАЛИНА

Союз писателей СССР во главе с А.Фадеевым был для Сталина "Тимуром и его командой".

СИНХРОННОСТЬ

В 37-м господствующая идеология расстреливала людей, клеймя их "кулаками", "агентами мировой буржуазии", "пантюркистами", "панисламистами" (как ни странно, но в этом списке "разоблаченных" врагов не было "панхристианистов"!).

Эту же "работу" тотчас же принялась выполнять и советская литература. На подмостках сцены, страницах романов, в строках стихов и поэм люди разоблачались и клеймились теми же обвинениями, объявлялись "врагами народа" и безжалостно расстреливались.

И авторы получали ордена, премии, избирались депутатами различных уровней, а произведения их включали в учебники, мало чем отличающиеся от макулатуры...

ПАМЯТЬ О КИСЛОВОДСКЕ

В этот месяц - август 1973 года - наконец-то избавился от груза двух романов: прочел "Сагу о Форсайтах" и "Семья Тибо".

Вот уже много лет собирался прочесть их, но всегда оказывалось недосуг, что-то мешало и приходилось откладывать чтение этих романов на потом.

Чтение этих романов в 30 лет в чем-то сродни позднему браку, это я понимал.

Этим летом, набив чемодан (в портфеле не умещались!) томами названных романов, привез их с собой в Кисловодск.

Бесспорно, что оба этих романа: первый - из жизни англичан, второй - французов - являются самыми крупными, значительными образцами "семейного романа" в литературе ХХ века.

"Крупные" - и в смысле творческом, и в плане объема (а в моем вояже в Кисловодск еще и тяжелые по весу!).

Однако подлинным шедевром "семейного романа" ХХ века, безусловно, является роман "Буденброки" Т.Манна, произведение, весьма уступающее по объему вышеозначенным романам.

ДИАЛОГ С САМИМ СОБОЙ

- Кто в мировой литературе пережил самое глубокое душевное потрясение?

- Вронский после смерти Анны.

- Но ведь роман фактически заканчивается смертью Анны.

- Что с того?

ЛЕПЕЛЛЕТЬЕ ОШИБАЕТСЯ

В романе "Супруга герцога-прачки", изображая победу Наполеона над русской армией близ Фридлянда 14 июня 1807 года, Лепеллетье пишет:

"Подобно хорошему механику, мастерски запускающему все агрегаты, приводящие в движение машину, Наполеон отдавал приказы, приводящие в движение всю армию".

На первый взгляд, сравнение удачное, даже точное, но это только на первый взгляд...

Однако, если приглядеться, сравнение не очень корректное.

Механик, агрегат, машина... - все эти атрибуты в большей степени принадлежат времени написания Лепеллетье своего романа, нежели началу XIX века.

Элементы урбанизации, вплетенные в авторское сравнение, в моем восприятии выводят Наполеона за рамки исторического контекста.

ПРО ТО, КАК НА МЕНЯ ОБИДЕЛСЯ СЕРГЕЙ БАРУЗДИН, ИЛИ БЕДНЫЙ СЕМЕН БАБАЕВСКИЙ

Вот уже несколько дней вместе с Сергеем Баруздиным (5) обитаем в Берлине - ведем переговоры с немецкими литературными журналами и Союзом писателей ГДР об активизации литературных связей - и всякий раз, где бы нам ни подавали чай, Сергей Алексеевич непременно замечал:

- Эльчин, да разве это чай? По-настоящему чай завариваю только я. Вот заварю тебе как-нибудь, убедишься!

И еще частенько сетовал на Семена Бабаевского, а если выпивал немного коньячку (впрочем, ничего другого он не принимал, во всяком случае в Берлине), то горячился не в меру:

- Принес нам увесистый роман. Да разве это роман? Это черт знает что!.. А он каждый Божий день звонит мне, мол, когда напечатаете? Везде достает меня - на работе, дома, на даче... Жизнь мою превратил в сущий ад!

Сегодня вечером, по возвращении в отель, он предложил:

- Время у нас есть, зайдем ко мне в номер, я заварю тебе чайку!

Заходим в номер, он вынимает из портфеля почерневшую от времени жестяную кружку, засыпает в нее две ложки индийского чая, подставляет кружку под кран, до краев наполняет ее водой и, опустив кипятильник в кружку, подключает его к сети.

Как исконный чаевник я в оцепенении наблюдаю за этой, на мой взгляд, убийственной церемонией заваривания чая.

Вскоре вода закипает, и Баруздин с особой гордостью и торжественно переливает половину жидкости, которую он назвал "чай", в мой стакан, остальное - себе, присовокупив:

- Остужать ни в коем случае нельзя!

И мы оба (я, собрав всю свою волю в кулак!) отпиваем по глотку.

Баруздин с интонациями триумфатора вопрошает:

- Ну, как?!

А я, еще не придя в себя от одного-единственного глотка "чая", который, в сущности, можно было назвать просто "чифирь", отвечаю:

- Как роман Семена Бабаевского!

Баруздин обиделся по-настоящему.

ПРИРОДНЫЙ ДАР

Говорят, что история похищения "Моссадом" в 1960 году Адольфа Эйхмана в Аргентине и тайный перевоз его в Израиль считаются классической операцией секретных служб и включены в спецучебники в качестве пособия.

Сам по себе факт, конечно же, интересен, занимателен и может послужить современным мастерам детектива основой для остросюжетного романа (если уже не послужил).

Меня в этой истории гораздо больше детективной стороны заинтересовал другой момент.

Дело в том, что палач, санкционировавший гибель миллионов евреев, сам по происхождению был еврей. Ужасно быть причиной гибели стольких людей, но генетически быть связанным с теми, над кем ты устраиваешь геноцид - это уму непостижимо.

Исследование подобного поразительного природного нрава - а врожденный характер Эйхмана, несомненно, предмет литературы - требует мастерства С.Цвейга (как он это продемонстрировал в "Марии Стюарт" или в "Фуше"), предполагает талант Л.Фейхтвангера (реализованный им в биографических описаниях Руссо или Лже-Нерона).

О ПЛАТОНОВЕ

Толстой своим творчеством сотворил в русской литературе столь мощный и самодовлеющий художественно-духовный мир, что вырваться, выйти за пределы толстовской цивилизации практически невозможно, и, очевидно, по этой причине после Толстого нет в русской литературе такого прозаика, в текстах которого не был бы закодирован "толстой" (а если точнее - "микротолстой"): М.Булгаков, М.Шолохов, А.Белый, М.Горький, И.Бунин, А.Куприн...

Единственное исключение - Андрей Платонов.

"Чевенгур", "Ювенильное море", "Котлован"... - это свидетельства совсем другой цивилизации.

ПАРАДОКС

Самые весомые и колоритные романы из истории Франции написал не француз, а немец Генрих Манн.

(Романы Дюма при всем при том все-таки авантюрные исторические романы).

В этом факте что-то кроется... ВОЛШЕБНИЦА АЛЬБИОНА

Когда я читаю Айрис Мердок (особенно ее "Черного принца"), мне кажется, что эта совершенно "чужая" (?!) мне женщина, живущая далеко-далеко в чужих, недоступных и недостижимых краях, берет в руки посох, входит в мое сердце и, постукивая этим своим волшебным посохом, бродит по закоулкам моего сердца, смотрит, видит, находит...

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

У моего кузена, поэта Чингиза Алиоглу, хранится вырезка из одной московской газеты, где высказывается предположение в том, будто Лорка не погиб 38 лет от роду в 1936 году.

Будто фашисты всего лишь ранили его, он выжил и после двадцати лет затворничества умер в 1956 году.

Если это соответствует правде, то в этой правде заключено предательство, и предается здесь Лорка (Лорка, которого знаю я!).

Очевидно, это ощущение порождает во мне судьба Лорки (Лорки, которого знают все!).

И еще потому, что Лорка принадлежит к плеяде тех писателей, творчество и судьба которых взаимодополняют и взаимообуславливают друг друга.

ЛИТЕРАТУРНАЯ НИВА БЕЗ КОНЦА И БЕЗ НАЧАЛА

Сегодня в российской печати словно бы дан старт марафонскому забегу по сути неверной и по характеру невежественной тенденции: за счет уничижения Шолохова, Горького возвеличить Бабеля, Артема Веселого, Илью Зданевича; в тенденции этой проглядывает некая установка - по принципу "отрицание-воспевание" утвердить в литературе Бабеля, Веселого, Зданевича.

Азбучная истина: в литературе (и вообще в искусстве!) никто не занимает чужого, не ему принадлежащего места.

Шолохов занимает в русской литературе сугубо свое место, Бабель - свое.

Сравнение по принципу "восхваление-осуждение" по сути своей чуждо природе искусства.

Бабель своей "Конармией", Веселый - "Кровью умытой Россией", Зданевич "Зачарованностью" утвердили себя в русской литературе и каждый занял свое место в истории своей литературы.

Никакие сравнения, возвеличивания и уничижения не способны повлиять на место писателя в литературе.

Конъюнктура может дать писателю орден, определить его в классики на какое-то время, но стоит конъюнктуре обанкротиться, тотчас же - автоматически - все и всс становятся на свои места.

Классический пример тому - возвеличивание и уничижение советского периода.

В одном ряду с Шолоховым, Горьким стояло много официальных "классиков".

Где они сейчас?

Ау-у!

Перевод с азербайджанского Вагифа Ибрагимоглу

------------------------------

1. В своей любовной лирике Вагиф впервые использовал лексические единицы, тропы и идиоматические конструкции устной народной поэзии, смело сочетая "возвышенный" и "простонародный" стили. Так, в азербайджанском языке существует целый синонимический ряд, для обозначения женской груди в своих стихах Вагиф использует все синонимы без исключения.

2. Оперетта Узеира Гаджибекова.

3. Религиозный титул мусульманина, совершившего паломничество в г.Мешхед.

4. Жаргонное обозначение бытовавших в Баку в начале ХХ века "авторитетов".

5. Русский писатель, в 70-80-х годах XX века был главным редактором журнала "Дружба народов".