(Продолжение. Начало см. "Зеркало" от 30 мая, 6, 13, 20, 26 июня, 4, 11, 18, 25 июля, 1, 8, 15, 22, 29 августа, 5, 12, 19, 26 сентября и 3 октября 2009 г.)
ПОЧЕМУ СИМЕНОН ОПАСАЕТСЯ ПРОИЗНОСИТЬ ИМЯ ТОЛСТОГО?
Для меня Мегрэ по своей природе самый что ни на есть толстовец, и он, насколько я могу предположить, верный читатель Толстого.
Сименон неоднократно говорит о своей высокой оценке русской литературы и признается, что на него оказывают сильное влияние Гоголь, Достоевский и Чехов.
Я прямо-таки вижу, как Мегрэ хватает Сименона за лацканы пиджака и вопрошает: "А Толстой?!"
ВЫСШАЯ ТРОИЦА
Любой писатель, известное дело, выражает себя.
Если речь идет о писателе талантливом, то одновременно с собой он выражает и свой народ.
Великие писатели выражают все человечество.
В этом смысле для меня есть три великих общечеловеческих писателя:
Старец Толстой;
Шекспир;
Сервантес.
ТРАГЕДИЯ АННЫ
Трагедия Анны Карениной заключается в слабости оправдания ее вины.
О ДЖАЛИЛЕ МАМЕДКУЛИЗАДЕ
Перелистывая П.Чаадаева, наткнулся на одно его признание, и, как это ни странно, перед глазами у меня возник образ Мирза Джалила. Чаадаев пишет: "Я не умею любить Родину с закрытыми глазами".
ДИККЕНС НЕ МОЙ ПИСАТЕЛЬ
Диккенс живописует обитателей дна: воров, мошенников и садистов такими черными красками и настолько забывает о том, что все они тоже люди, что в итоге снижает эффект чистоты, простодушия и доброты Оливера Твиста, хотя намеревался добиться обратного.
КТО СТАРШЕ - ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ИЛИ СОФЬЯ АНДРЕЕВНА?
Софья Андреевна Берс младше Толстого на шестнадцать лет, однако, всякий раз перелистывая ее дневники, не могу отделаться от впечатления, что Софья Андреевна старше Льва Николаевича, по крайней мере, на те же шестнадцать лет.
ВЫДАЮЩИЙСЯ РОМАН ХХ ВЕКА
Три дня назад прочел роман "Кристина, дочь Лавранса", и все последующие три дня это большое (и по объему, и по значительности) произведение не выходит у меня из головы.
Для меня этот роман стал своего рода открытием.
До него я читал рассказы Унсет, знал, что она очень популярна, что в 46 лет удостоилась Нобелевской премии, но, честно говоря, подобного не ожидал.
В "Кристине" я открыл для себя один из выдающихся романов ХХ века.
Жизнь крестьянина Лавранса, чувства и переживания, вера и надежды Кристины, их ежедневное бытие в XIV веке на фоне войны с Данией разработаны автором настолько убедительно с художественно-философской точки зрения и настолько изящно с точки зрения эстетики, что, читая роман, наполняешься каким-то всеохватным оптимизмом.
Чувство это так сильно, что сегодня ночью подумал: если бы Анна Каренина была знакома с Кристиной, бросаться под поезд не было бы необходимости...
В политике понятие "Великая страна" вовсе не означает размер территории государства, главным критерием здесь служат экономическая мощь и темпы ее роста; если применить это определение к литературе, то маленькую Норвегию с полным на то основанием можно назвать "великой литературной страной": имена Ибсена, Бьернсона, Гамсуна и Унсет говорят сами за себя.
Эти имена украсили бы литературу многих "великих стран".
И еще один показатель: Сигрид Унсет стоит выше классификации типа "мужской писатель - женский писатель".
Она - просто (!) выдающийся писатель.
ДРЕВНИЕ АРАБЫ ПОВЛИЯЛИ НА ТОЛСТОГО?
Для меня одним из показателей классической русской прозы является феномен тепла, жара.
Само по себе это довольно-таки странное явление.
Русские живут в холоде, но постоянно тоскуют по теплу.
По-видимому, именно в этой тоске коренится их многовековая политическая тяга к "теплым морям".
В геополитическом плане это стремление приводит к колониальным притязаниям, в литературе же напротив - вечная тяга, потребность в тепле обуславливают человечность, примат чувств в русской прозе.
В этом смысле для меня самый "теплый" русский писатель, безусловно, Толстой.
Он и сам признается, что в детстве, наряду с русскими сказками, сильное влияние на него оказали и арабские сказки.
И я абсолютно уверен в том, что терпкое тепло арабских сказок подсознательно согревало Толстого, и это чувствуется во всех его произведениях.
МУЗЫКОВЕД РОМЕН РОЛЛАН ЗАГЛУШАЕТ ПИСАТЕЛЯ РОМЕНА РОЛЛАНА
Безусловно, "Жан-Кристоф" - масштабный, познавательный и очень, я бы сказал, умный роман, но у этого художественного произведения есть, на мой взгляд, один существенный недостаток: написан он не писателем Роменом Ролланом, а музыковедом Роменом Ролланом.
Жан-Кристоф - музыкант, и порой возникает такое впечатление, будто читаешь не роман, где раскрывается художественный образ, а вчитываешься в научный трактат, в котором анализируется этот персонаж.
Книга Ромена Роллана "Жизнь Толстого" мне гораздо интереснее "Жана-Кристофа" и не потому, что повествует о Толстом (это само собой!..), а, в большей степени, потому, что жанр этого произведения - документальная биография - самый близкий таланту исследователя и публициста Ромена Роллана.
КОНТРАСТЫ РЕЙМОНТА
Роман "Мужики" - может, единственный роман ХХ века, в котором греховная, преступная любовь нашла свое самое чистое, непорочное художественное выражение.
Греховная любовь и непорочные чувства - этот контраст создан на удивление нежными, мягкими красками, с другой стороны, фоном для этого контраста служит изображение скудости деревенской жизни с ее естественной грубостью, что в свою очередь создает новый контраст, закручивающий тебя в водоворот мерцающих чувств.
Для меня бесспорно, что одним из памятников ХХ века является этот выдающийся польский роман.
ПОВЕСТЬ ШАТОБРИАНА
"История последнего Абенсераджейла" - для меня одна из литературных версий "Ромео и Джульетты", не более.
Верно, сюда вплелись и мотивы религиозной розни, и несовместимость традиций, обостривших взаимную ненависть сторон, однако эту историю любви арабского юноши и испанской девушки я уже как будто когда-то (задолго до Шатобриана!) читал и сейчас перечитываю заново.
Дорога, протоптанная и исхоженная другими, - это не путь в Большую Литературу.
ФРАНЦУЗСКИЙ РОМАН КАК ПОДАРОК НА ПАМЯТЬ БУДУЩИМ ПОКОЛЕНИЯМ НАШЕЙ ПРЕКРАСНОЙ РОДИНЫ - СССР
Букинистический магазин на Пятачке (сегодняшнее примечание: этот магазин в Кисловодске, где я в свое время приобрел достаточно много книг, да и сама эта улица Пятачок, отвесно стремящаяся вверх, навсегда сохранится в моей памяти как воспоминание о далеком, если не сказать, умершем друге...) я посетил сразу по приезде и купил книгу Мориака "Конец ночи". В ней два романа: "Тереза Декейру" и "Конец ночи", хотя в действительности это две части одного романа; книга издана в 1936 году.
Сегодня утром (1) дочитал до конца.
Как и в каком нравственном пространстве мы жили? Эта книга Мориака - памятник советской действительности для будущих поколений.
Ясное дело, сам Мориак об этом даже не догадывался.
По мере чтения у меня возникло, а в конце полностью окрепло впечатление, что вся книга пронизана страхом КГБ, ужасом перед Сталиным.
Обширное предисловие к книге (Ив.Анисимов) начинается таким определением: "Франсуа Мориак - один из самых интересных писателей современной французской буржуазии".
А мы-то считали, что писатель может быть только выразителем всего народа...
А тут на тебе - новая классификация: писатель буржуазии... Выходит, не "английский писатель Шекспир", а "писатель абсолютизма Шекспир" или не "американский писатель Фолкнер", а "писатель капитализма Фолкнер" и т.д. и т.п.
Далее наш дорогой друг Анисимов (вернее: система рукой Анисимова...) пишет, что этот роман - "образец уродства", и оно, то есть уродство, "показательно для загнивающего капитализма" (причем "неизбежно загнивающего"!).
В чем же заключается это "уродство в последней степени"? Оказывается, в самом романе! А его "породило развращенное и постыдное искусство".
И т.д., и т.п., и все в таком духе.
Полное впечатление, что роман Мориака этим изданием заключен под стражу.
Признаюсь, впервые в жизни мне было жалко талантливую книгу, хотя слово "жалко" не выражает всю полноту переживаемого ужасно неприятного чувства.
Советская идеология требовала от советской литературы изображение трактора - человек ее не интересовал (да и сейчас не особенно интересует!).
Советская критика вместо глубокого анализа литературных образов разоблачала "загнивающий" капитализм (и до сих пор разоблачает, а он благополучно загнивает и умирать, по всему видать, не собирается!).
Перед глазами у меня фантасмагорическая картина. Забыв о своем противоречивом нраве, о своей трагедии, отвлекшись от своих проблем несовместимости с окружающим ее лживым миром, Тереза, эта страстная и сильная женщина, смотрит на нас в глубоком изумлении, а в глазах ее вопросы: кто вы, бедные мои братья и сестры? где вы живете? что с вами случилось?
Хотел бы я услышать ответы Анисимова...
РЕВОЛЮЦИЯ БРОСАЕТ ЖРЕБИЙ: КОГО ИЗ СВОИХ ДЕТЕЙ КАНОНИЗИРОВАТЬ, А КОГО РАССТРЕЛЯТЬ?
Роман В.Кина "На той стороне" попал мне в руки совершенно случайно (вчера коллега (2) забыл книгу на моем столе), и я, сам не знаю как, за ночь прочел его.
Роман этот - брат-близнец канонического романа "Как закалялась сталь".
Виктор Кин и Николай Островский - оба эти человека (и герои их книг!) не мыслят себе жизнь без революции, без классовой борьбы и, конечно же, без партии.
Оба они были талантливы, но их представления и, как бы это грубо ни звучало, тупой фанатизм, во власти которых они находились, выжег их талант дотла, оставив нам персонажей, несущих на себе печать их собственного фанатизма.
Одного из них (Островского) революция с молодых лет сделала калекой, который ушел из жизни в 32 года, предварительно получив статус классика советской литературы.
Та же самая революция второго фанатика - Кина - в 34 года объявила "врагом народа" и расстреляла.
КАВКАЗ И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Насколько Кавказ всегда был в центре внимания русской политики, настолько он занимал и русскую литературу.
Красоты Кавказа (А.С.Пушкин), романтика Кавказа (М.Ю.Лермонтов), удаль Кавказа (А.Бестужев-Марлинский) дали русской литературе очень интересные произведения, среди которых есть и подлинные шедевры, но во всех этих произведениях, включая шедевры, подсознательно (бессознательно... внесознательно...) присутствует экзотика, и она, будучи яркой и увлекательной, не позволяла отразить действительность Кавказа во всей ее полноте и адекватно.
Очевидно, именно в силу этого во всех произведениях русской литературы на кавказскую тематику чуткое к художественной правде ухо (восприятие) слышит фальшь даже в самых лучших образцах, где фальшь мастерски (талантливо!) замаскирована под своеобразие.
Исключение - "Хаджи Мурад".
В этой повести нашли свое художественное отражение и романтика Кавказа, и его реальность, и лирика Кавказа, и его суровость, возможности Кавказа и его притязания, дав ответ на вопрос: "Что такое Кавказ, и кто такие кавказцы?"
Для этого мало объездить Кавказ, изучить его на месте и описать, его надо прочувствовать писательской интуицией.
Толстой чувствовал Кавказ.
До Толстого подобное чувственное постижение Кавказа можно обнаружить только у Лермонтова.
После Толстого ни один русский писатель не смог как он вдохновенно описать Кавказ.
Что касается русской политики, то она так и не удосужилась почувствовать Кавказ...
ВСЕГО ОДНА СТРОКА ГУМИЛЕВА Порой самая непритязательная, абсолютно простенькая строка способна возбудить в тебе состояние сродни вдохновению, и спустя месяцы, даже годы эта вроде бы забытая строка припоминается по случаю и тотчас же возрождает прежнее состояние.
Не помню, уже когда и в каком стихотворении Николая Гумилева повстречалась мне строка: "Шел я по улице незнакомой..."
Стоит мне оказаться за рубежом или вообще в чужом для меня месте, как эта строка сама по себе всплывает из памяти и настойчиво звучит в сознании:
Шел я по улице незнакомой...
Что интересно, вспоминается эта строка не обязательно на "улице незнакомой", неслышно звучит она и в отелях, барах, кафе, музеях, на всяческих конференциях и симпозиумах...
НАША КРИТИКА И СОРЕВНОВАНИЕ ОБЛОМОВА СО ШТОЛЬЦЕМ В ГОСТЕПРИИМСТВЕ
Порой наша критика так единодушно нахваливает какое-нибудь довольно среднее произведение, что почти уподобляется героям романа Гончарова - Обломову и Штольцу, когда они изо всех сил стремятся перещеголять друг друга в гостеприимстве.
ПОСЛЕ ИЛЬЯСА ЭФЕНДИЕВА
После кончины 3 октября 1996 года Ильяса Эфендиева ровно шесть месяцев я не прочел ни одной книги (не мог) и только вчера - 3 апреля ночью до самого утра читал как в первый раз второй том "Анны Карениной" (пятая-восьмая части; почему именно эти части? - не могу сказать...).
УБЕГАЯ ОТ ЖИЗНИ, БУЛГАКОВ... ВОЗВРАЩАЕТСЯ К ЖИЗНИ
Жизнь притесняла Булгакова, была для него сущей пыткой, и он, желая убежать от нее, решил спрятаться в театре - так появился "Театральный роман".
Но и там жизнь не оставила его в покое, и его талант с таким сарказмом вывел на страницы этого романа людей закулисья (не актеров - нравы!), что Булгакову не оставалось ничего другого, как вернуться к жизни, а реальная (безжалостная!) жизнь не смогла заставить его замолчать правду.
ТАЛАНТ ДВИЖЕТСЯ С СЕВЕРА
Андерсен-Нексе: его рассказы дышут жаром. Кому-то они могут понравиться (если бы мне, например, поручили составить антологию рассказа ХХ века, я бы непременно включил в нее рассказ "Судьба", написанный в самом начале века), кому-то - нет, но одно их качество для всех бесспорно (и удивительно!): от всех рассказов Нексе исходит горячее дыхание.
Когда я читал роман "Дитте, дитя человеческое", мое подростковое восприятие было очаровано чем-то, что я определил гораздо позже: меня подкупило (и сейчас подкупает...) явно ощущаемое тепло рассказов сурового северного писателя.
Перевод с азербайджанского Вагифа Ибрагимоглу
Продолжение следует
-----------------------
1. Речь идет о лете 1972 года.
2. Речь идет о Яхье Сеидове (1920-1980) - критике, прекрасном человеке, с которым я в начале 70-х вместе работал в Институте литературы им. Низами.
|
